– Я… разомнусь, – скрипела Северга зубами. – Всё будет как надо.
Она отправилась в бросок вместе со всеми, но скоро стало ясно, что даже при помощи хмари ей горы не преодолеть. Заснеженные склоны ранили её своей неприступной враждебностью, подкарауливали коварством, убивали непостижимым высокомерием. С горечью Северга вспоминала ту лёгкость, с которой ей прежде повиновались ноги, а она даже не замечала этого и не ценила… А идти нужно было наравне с остальными, не отставая и никого не задерживая. Боль вернулась, и Гырдан велел двум воинам взять Севергу на носилки. Во время привала он сказал решительно:
– Ну, голубушка, застряли мы с тобой. Не ходок ты, а бросить тебя я не могу.
– Не мучайтесь со мной. Прикончите – и все дела, – глухо проронила Северга, уставившись в свод шатра, озаряемый светом жаровни. – Я калека. Какой от меня теперь прок…
– Нет, так дело не пойдёт, – вздохнул Гырдан. – Вот что… Отправим-ка мы тебя к Бенеде. Я, как только смогу, тебя навещу.
С горами пришлось распрощаться. Северга горько завидовала быстрым лапам соратников, впряжённых в повозку: ей самой такая скорость и свобода была уже недоступна. Через семь дней и ночей повозка остановилась в глухой деревушке, во дворе добротного дома, построенного простым каменщиком, а не вдохновенным зодчим. Над Севергой склонилась высокая, могучего телосложения женщина средних лет, с грубым мясистым лицом и коричневой бородавкой на щеке. Из бородавки рос длинный чёрный волос. «Да… Такая и жгутом скрутит, и узлом завяжет, и все кости переломает!» – подумала Северга не без уважения. Одни ручищи цвета обожжённой глины чего стоили!
– Крепко покорёжило тебя, милочка, – прогудела эта бабища низким и сочным, холодно-грудным голосом. И добавила, обращаясь к привёзшим Севергу оборотням: – Ладно, оставляйте её… Значит, живой ещё Гырдан, не убили пока? Ну, привет тогда племянничку от меня.
По стенам висели связки сушёных грибов, каких-то листьев, трав. В доме было жарко натоплено, и Северга не озябла, когда Бенеда её раздела с помощью одного из своих сыновей. Костоправка долго щупала её бёдра и таз, к чему-то принюхиваясь и хмуря густые чёрные брови.
– Э, дитятко, не так-то просто всё… Отложить придётся лечение.
– Почему? – Северга обеспокоенно приподняла голову с лежанки.
Бенеда хмыкнула.
– Вестимо, почему. Ежели я тебя сейчас ломать начну, потеряешь ребёночка.
– К-какого… ребёночка? – Северга даже заикаться начала от ошеломления.
– Твоего, какого же ещё! Беременная ты. – Костоправка набросила на голую Севергу колючее шерстяное одеяло. – Первая неделя только пошла, но моя чуйка на эти дела промашек не даёт.
Уж каким сверхъестественным чутьём Бенеда определила у Северги беременность, да ещё на таком маленьком сроке – это так и осталось тайной, а та сквозь зубы костерила Гырдана всеми ругательными словами, какие только знала. Сказал, что лечит, а сам… подарочек преподнёс! Ох и получит же он, когда навещать явится…
– Не нужен мне никакой ребёнок, – рыкнула она. – Я воин. Какие у меня могут быть дети?!
– Ты – женщина, – ласково ответила Бенеда, и её грубое лицо осветила улыбка. – Хоть и задавила ты в себе своё естество, почти мужиком стала, а оно всё ж как-то не умерло, сохранилось. Ты не рявкай, а радуйся – матерью будешь!
– Да какая я мать, тётка Бенеда, ты что?! – Разволновавшись, Северга неловко повернулась, и боль снова пронзила её.
– Осторожнее тебе надо быть, – молвила костоправка. – Уж потерпи как-нибудь девять месяцев, а там мы тебя сломаем и вмиг заново срастим. Ходить будешь и бегать как прежде.
– Какие девять месяцев?! Мне нужно сейчас! – Злые слёзы брызнули из глаз Северги – может, от боли, а может, от негодования на это маленькое, ещё не рождённое существо, из-за которого откладывалось столь необходимое ей лечение.
А войско шло через горы без неё – не догнать уж, не докричаться: «Стойте!»
– Ты, девонька, не пори горячку-то, – проворчала Бенеда. – Коли стряслось с тобой такое – значит, неспроста. И дитё это тебе не просто так судьбой послано, а чтоб ты вспомнила, что ты всё-таки женщина, а не мужик. А то – ишь… В незнамо что себя превратила.
Слова Бенеды падали тяжело, как удары кистеня, как каменные глыбы, и в душе что-то с хрустом ломалось. Слёзы высохли, а щёки пылали сухим жаром. А костоправка уже всё решила:
– Поживёшь у меня, покуда не родишь. А как родишь, так и поставим тебе всё на место. Пока – нельзя, пойми ты это. Слишком твои увечья близки к матке, и что-то там делать сейчас опасно для ребёнка.
Потянулись дни, полные невыносимой, кинжальной боли. Стоило неосторожно повернуться, «не так» шагнуть – и из горла рвался острый, как сосулька, крик. Но жить хотелось до слёз, до содранных костяшек, до искусанных в кровь губ!… Один из двух мужей Бенеды соорудил для Северги костыли, и она скоро наловчилась почти бегать на них, а точнее, скакать, чаще опираясь на правую ногу: та беспокоила меньше. Чтоб Северга не сходила с ума от скуки и безделья, тётка Бенеда поручала ей несложные задания по хозяйству: дыру заштопать, тесто замесить, посуду помыть. У Северги, не любившей домашнюю работу, всё валилось из рук.
– У-у, белоручка! – ворчала на неё костоправка. – Ничего-то ты не умеешь, руки – будто из жопы… Мечом только махать горазда.
Скажи Северге такие слова кто-то другой, меч был бы тут же выхвачен из ножен, и полетела бы головушка наглеца с плеч, а перед тёткой Бенедой суровая женщина-воин только понуро молчала, с опаской косясь на её кулачищи. А про себя обижалась: и вовсе она не белоручка – воин должен уметь всё. Неужели не видно, что ей, калеке, просто трудно даже встать и сесть?! Как, опираясь на костыли под мышками, месить тесто?! А вот поди-ка, изловчись, а то получишь взбучку от грозной хозяйки.
Беременность протекала тяжело. Севергу мутило, тошнило, коробило и выкручивало. Не всегда она могла удержать в себе свой завтрак… Однажды весной, пересекая раскисший от слякоти двор, она поскользнулась и грохнулась в грязь вместе со своими костылями. Боль её накрыла такая, будто сломались разом все кости, а из глаз брызнули слёзы. Она, непобедимая Северга, чьи глаза всегда оставались сухи и холодны, ревела, как маленькая, да ещё и всхлипывала так жалобно и судорожно. Нутро от падения страшно сотряслось – не повредило ли это ребёнку?
