Элизабет Нокс - Искушение винодела

Спустя неделю после летнего солнцестояния, когда уже погасли и остыли праздничные огни, и спустя час после захода солнца, когда все достойные люди легли спать, юноша по имени Собран Жодо стащил две бутылки молодого вина, дабы утопить в них первое в жизни большое горе.

Хоть праздник прошел, все в ночи пело: лягушки в пруду, кузнечики в винограднике. Собран свернул с тропинки и случайно наступил на какое-то насекомое. Дождавшись, пока стихнут конвульсии маленького блестящего тельца, юноша присел на землю и присмотрелся к своей тени. В свете полной луны она казалась на песчаной почве очень плотной, почти осязаемой.

Собран откупорил первую бутыль, поддев пробку ножом, и приложился к горлышку. Ощутил вкус, свежесть вина, дух которого словно отнес юношу в позапрошлое лето, когда вино еще только было разлито по сосудам. А через несколько глотков оно обернулось вдруг просто «напитком», как говаривал отец Леси, монах, обучавший Собрана и его брата Леона грамоте. Уже чистой химией алкоголь влился в кровь юноши. Тот почувствовал себя жалким; облегчения и след простыл.

В доме у двоюродной бабушки по материнской линии прислуживала дочь бедной вдовы Селеста. Девушку гоняли по дому между кухней и гостиной, ибо двигалась она куда проворнее хромой служанки, однако обращались к ней при этом «дорогая»: «Дорогая, сбегай-ка туда-то… Дорогая, принеси-ка то-то…» Селеста была единственной компанией тетушки Аньес, сидела подле нее — такая тихая и внимательная, почти незаметная, пока старушка что-то рассказывала или сучила пряжу. В шестнадцать лет Собран просто влюбился бы в девицу по уши, но так как ему было уже восемнадцать, о себе напомнили чресла. При взгляде на губы Селесты, на прикрытые шалью груди и на розовые кончики пальцев, трудящихся над вышивкой, член Собрана твердел и напрягался, будто натянутый лук. Подобно своему другу Батисте юноша перестал исповедоваться у священника, и Леон начал поглядывать на брата с завистью и отвращением. Мать только пожимала плечами и со вздохом прощала сыну все. Когда же Собран открылся отцу, сообщив о намерении жениться на Селесте, тот отказал в благословении.

Старший Жодо сильно разгневался на родню жены: как, о как они могли не предупредить его сына! Ведь девчонка, хоть и не думала заманивать его в западню, о своих-то прелестях и чарах знает прекрасно. Отец ее умер безумным — прожил несколько лет до момента кончины, лишенный рассудка: не разговаривал, только лаял подобно собаке. А на праздник летнего солнцестояния дядюшка Собрана, будучи навеселе, приобнял племянника за плечи и предупредил: не подходи, мол, к этой девице, ибо ее чрево — не чрево, но бездонный колодец, ловушка, провалившись в которую мужчина не сумеет спастись. В ушах у Собрана так и звучал дядин наказ: «Попомни мои слова».

После праздника во время службы в церкви Собрана окружали серые лица, дух тошноты и раскаяния. Он ничего не просил у Селесты, ничего не обещал, но, встретившись взглядом с девушкой, прочел по ее лицу: «Хорош любовничек». Собран чуть не заплакал; ему не хотелось обладать Селестой, не хотелось быть ее мужем, ему хотелось отдаться ей, принадлежать. Так в муках он прождал до окончания службы, а потом в доме у двоюродной бабушки Селеста подала ему бокал малаги, проговорив ледяным голосом: «Твое здоровье», будто его здоровье стояло сейчас между ними, будто своим тостом она проклинала юношу.

Поднявшись с земли, Собран стал взбираться к гребню холма, по обеим сторонам которого и лежал виноградник Кло-Жодо. Его обнимал кривой рукав дороги, ведущей через деревеньку Алуз и дальше — мимо шато Вюйи на берегу реки Соны. У самой реки дорога встречалась с другим путем, покрупнее, — он вел в Боне. Урожай с южного склона холма оставался у семьи Жодо, с северного склона — шел на продажу в шато Вюйи. Вино Кло-Жодо вкус имело замечательный, отличный от вина из шато.

Собран взбирался на холм к пяти вишневым деревьям; под рубашкой билась о ребра вторая бутылка вина. На вершине он глянул себе под ноги — луна висела за спиной, высоко над крышей дома, и тень юноши убегала далеко вперед.

В прошлое воскресенье Собран с родителями навещал тетушку Аньес. Юноша покинул дом раньше родных и отправился к задней двери, на кухню, где и нашел Селесту.

Девушка с решетом склонилась над бадьей — повар в это время сливал на марлю скисшее молоко. Они готовили творог. Селеста собрала края марли и стала скручивать сверток с творогом, так чтобы стекли остатки жидкости. Увидев Собрана, Селеста подошла к нему, не прекращая работы, роняя капли на пол и себе на фартук.

— Найди себе жену, — сказала она, яростно сверкая глазами: и без того темные радужки, казалось, потемнели еще больше, вытеснив собою белки.

Страсть Собрана бежала, но не рассеялась. Ему нужно было прощение и сострадание — прощение и сострадание Селесты.

Не допив вино из второй бутылки, Собран швырнул полупустой сосуд прочь, и тот покатился вниз по склону, расталкивая опавшие и покрытые белесой плесенью ягоды вишни. Воздух благоухал, и к запаху созревающих вишен примешивался удивительно сильный аромат свежей холодной воды из далекого колодца. Луна светила так ярко, что различались даже краски пейзажа.

Чуть вдалеке на гребне Собран заприметил статую. Моргнув и покачиваясь, он недолго рассматривал ее — знакомую фигуру ангела, позолоченную, расписанную красками, покрытую глазурью. Подойдя поближе, юноша обмер — ангел внезапно встал и схватил его.

Собран ощущал, как к нему прижимается крепкое, теплое, мускулистое тело. Юношу обхватили крылья: самые обыкновенные кости и сухожилия под покровом из кожи и перьев. Ангел дышал ровно, от него веяло снегом. В великом ужасе Собран чувствовал странное спокойствие, хладнокровие, о котором как-то рассказывал священник-миссионер, попавший в пасть ко льву. Некоторое время длилась тишина, потом юноша заметил: луна поднялась еще выше, а его собственное сердцебиение вошло в такт с пульсом ангела.

Собран поднял взгляд. Красота и молодость ангела казались маской, поверх которой была надета другая — маска терпеливого любопытства. Ангел подождал, пока Собран наконец всмотрится в его лицо, и произнес:

— Ты уснул. — И тут же добавил: — Не упал в обморок, просто уснул.

Страх прошел. Ангела совершенно точно послали к Собрану, но не в утешение, а дать совет. Однако даже если он не сообщит ничего, само явление — объятия, такие теплые и живительные, бодрящие, словно морской бриз, — дорогого стоит.