Шеррилин Кеньон
Вторые Шансы
От ощущения дежавю вниз по позвоночнику Эша прошла дрожь, в то время пока он шел вдоль мрачного, наполненного туманом коридора, который надеялся никогда больше не увидеть. Нижняя сфера Тартар была предназначена для тех, кто наказывался в загробной жизни за преступления, совершенные в жизни человеческой.
Крики проклятых эхом отражались от стен, черных, как душа Эша. Надо отдать Аиду должное: древнегреческий бог знал, как заставить людей страдать.
В моменты, подобные этому, Эш ненавидел быть богом. Было невыносимо знать, что он обладает могуществом остановить и изменить ход вещей, и в то же время облечен серьезной ответственностью позволить миру следовать своим курсом. Свободная воля человека ни в коем случае не должна быть изменена. Его собственное проклятие служило постоянным напоминанием об этом.
Оно по-прежнему разъедало Эша каждую минуту его существования. Как он завидовал Артемиде, Аиду и многим другим богам, для которых было в порядке вещей игнорировать человеческие страдания.
Но поскольку Эш когда-то был человеком, то не обладал подобной невосприимчивостью. Он понимал, почему люди принимают неподходящие решения, в расплате за которые проведут весь остаток вечности. И то человеческое, что в нем было, пробуждало отчаянное желание облегчить их страдания.
Это был горько-сладкий подарок его матери, данный ему, когда она приняла решение спрятать его в мире людей. По сей день он не был уверен, должен ли благодарить ее за это или проклинать.
Сегодня он хотел проклясть.
«Ты не обязан делать это».
Он проигнорировал голос Артемиды в своей голове. Он должен сделать это.
Время пришло.
Эш остановился у дверного проема, покрытого переливчатой слизью. В тусклом свете она мерцала как радужное масляное пятно. К его удивлению изнутри не доносилось ни звука. Никаких признаков движения. Как если бы обитатель был мертв.
Но в отличие от остальных, живших в Тартаре, эта конкретная персона не могла умереть.
По крайней мере, после того как Эш стал богом и до тех пор пока он существует…
Он использовал свои силы, чтобы открыть дверь, не прикасаясь к ней.
Внутри маленькой, темной комнаты царила кромешная мгла. Сразу же ужасающие образы из его человеческого прошлого набросились на него. Давно похороненные эмоции разрезали его, словно кинжалы, и эта боль раздирала сердце.
Он хотел сбежать отсюда.
И знал, что не может этого сделать.
Стиснув зубы, Эш заставил себя сделать шесть шагов, отделявших его от мужчины, свернувшегося клубком в углу. Точная копия его самого, — мужчина имел длинные светлые волосы, загрубевшие за то время, что он провел здесь, не расчесывая их.
Но Эш никогда добровольно не носил светлых волос. Они были отвратительным напоминанием о том времени в его прошлом, которое он безнадежно хотел забыть.
Мужчина на полу не двигался. Его глаза были крепко зажмурены как у ребенка, который думает, что если он не издаст ни единого звука, не сделает ни единого движения, ночной кошмар закончится.
Эш долгое время жил буквально в таком же состоянии, и, как и мужчина, лежащий перед ним, он неоднократно молился о смерти. Но в отличие от его молитв, оставшихся без ответа, молитвы Стикса были услышаны.
— Стикс, — позвал он низким голосом, эхом отразившимся от стен.
Тот не реагировал.
Эш опустился на колени и сделал то, что вызывало у Стикса отвращение, когда они были человеческими братьями в античной Греции. Он коснулся плеча своего брата.
— Стикс? — позвал он снова.
Стикс вскрикнул, когда Эш проник сквозь жестокие воспоминания об ужасе, которые Мними — богиня памяти — дала Стиксу в наказание за попытку убить своего брата. Наказание, с которым Эш никогда не соглашался. Никто не нуждался в воспоминаниях о его человеческом прошлом. Даже он сам.
Ашерон слышал, как мысли его брата покинули прошлое Эша и возвратились под контроль Стикса.
Зная, что брат будет испытывать к нему отвращение, Эш отпустил его и шагнул назад.
Будучи людьми — он и Стикс никогда не были близки. Стикс ненавидел его с безрассудной страстью. Со своей стороны Эш обострял эту ненависть.
Когда Эш был человеком, он объяснял это тем, что если они все равно будут его ненавидеть, то он даст им всем веские основания для этого. Он сделал все возможное и невозможное, чтобы оттолкнуть их. Чтобы вызвать в них враждебность.
Только сестра всегда дарила ему любовь.
И в итоге Эш предал ее…
Стикс изо всех сил старался дышать, постепенно осознавая, что он не был Ашероном.
Я — Стикс. Греческий принц. Наследник…
Нет, он не имел права претендовать на что-либо как законный наследник. Им был Ашерон. Он и его отец украли у Ашерона это право.
Они забрали у него все.
Все.
Впервые за одиннадцать тысяч лет Стикс действительно осознал это. Вопреки тому, в чем отец убедил его, — они оба причинили Ашерону огромный вред.
Греческая богиня Мними была права. Мир, который видел Принц Стикс, был приукрашен ложью и ненавистью.
Мир Ашерона был совершенно иным. Он был погружен в одиночество и боль и украшен ужасом. Это был мир, существование которого принц никогда бы не смог вообразить. Стикс ни разу не подвергался надругательствам. Он всю жизнь находился под покровительством и защитой.
Ашерон же напротив…
Когда Стикс окинул взглядом темную холодную комнату, его тело неконтролируемо задрожало. Он видел точно такое же место в воспоминаниях Ашерона.
Место, в котором они с ликованием бросили его лицом к лицу с одиночеством. Только здесь было чище. И не так ужасающе.
И сейчас он намного старше, чем тогда был Ашерон.
Стикс закрыл глаза и заплакал в агонии, что заново пронзила его. Он чувствовал эмоции Ашерона. Его безысходность. Его отчаяние.
Он слышал крики Ашерона о смерти. Его молчаливые мольбы о милосердии — молчаливые, потому что выразить их словами означало лишь ухудшить свое положение.
Они вторили ему из прошлого и зло насмехались над ним.
Как много раз Стикс ранил его? Его грызло чувство вины, вызывая дурноту.
— Я заберу их у тебя.
Стикс вздрогнул от звука голоса, звучавшего точно так же, как его собственный, за исключением мягкого мелодичного тембра, приобретенного Ашероном за годы, проведенные в Атлантиде.
Годами Стикс просил у богов возможности вернуться назад и измениться. Бедный Ашерон. Никто не заслуживает того, что случилось с ним.
