Вместо эпиграфа
Белый снег, как белый плен.
Смерть, как пёс, лежит у ног.
Ты один на всей Земле,
Сам себе и враг и Бог.
И куда теперь идти?
И кому теперь служить?
От развилки два пути:
Справа — честь, а слева — жизнь.
Кровью сталь клинка согрета.
Господи, за что мне это?!
Всё забрал, всего лишил.
Душу вынул, боль вложил.
То ли плаха, то ли храм,
То ли ангел, то ли бес.
Если мир летит к чертям,
Совесть — самый тяжкий крест.
Снег в глаза, свинец в висок.
Доползти бы, дотерпеть!
Видно нет иных дорог,
Прямо — долг, и там же — смерть.
В сердце ни тепла, ни света.
Господи, прости мне это!
Всё возьми! Оставь навек
Только этот белый снег…
Феликс Ильиных — Белый снег
Якобы пролог
Как трудно мне с тобою говорить с другого берега реки,
Ни слов не разобрать, ни разглядеть, что говорят твои глаза.
И под воду уходят друг за другом пониманья островки,
Всё дальше к горизонту отступает отчужденья полоса.
Как трудно мне с тобою говорить в тени опущенных гардин,
Всё это ни к чему, и ты устал от всех иллюзий и страстей.
Как хочется случайно раствориться в сонме женщин и мужчин,
Порхающих по комнатам, старательно играющих гостей.
Я буду яркой бабочкой на бархате слепого ночника,
А, может быть, бегонией на белом подоконнике твоём,
Пусти меня, пожалуйста, мне больно сжала кисть твоя рука,
Мне дальше этой комнаты не выпорхнуть со сломанным крылом.
Белая Гвардия — Как трудно
Прохладный мартовский ветерок небрежно поигрывал кронами деревьев, лениво покачивающих ветвями ему в такт. Столетние дубы и раскидистые клёны ещё не успели в этом сезоне обзавестись молодыми побегами, но газоны уже зеленели нежной как шёлк травой, а благородные вишни — гордость Маунтин-парка — утопали в цвету. Обычно вишни расцветали к апрелю, но в этом году весна выдалась на редкость ранняя. Снег сошёл за считанные дни, солнце было как никогда тёплым и ласковым, и от влажной чёрной земли поднимался пар, суливший небывалый урожай грядущей осенью.
Долину, в которой располагалось старинное дворянское гнездо, с трёх сторон окружали высокие горы, защищая от суровых ветров. Но стоило только поднять глаза к небу, можно было увидеть, как быстро летят облака, гонимые невидимыми силами. Конечно, не один лишь горный хребет служил непреодолимой преградой, ограждая поместье от бед и напастей, — мощные магические силы днём и ночью берегли особняк и его обитателей. Усталый путник мог найти здесь пристанище и ночлег, добрый человек — встретить радушный приём, а хозяева чувствовали себя в абсолютной безопасности.
Поэтому бури и шторма могли бушевать сколько душе угодно: непогоде не под силу было нарушить безмятежный покой Маунтин-парка.
Однако сейчас в этом обычно сонном и немноголюдном месте, похоже, затевалось какое-то празднество. У центральных ворот стояло несколько конных экипажей; гости, разодетые в свои лучшие наряды, неспешно прогуливались по узким дорожкам между цветущих яблонь, слив и вишен, прячась от солнечных лучей под кружевными зонтиками; слуги возводили на поляне пёстрый шатёр для пикника, зажигали садовые фонари, накрывали столы. Отовсюду раздавался звонкий смех и весёлые голоса.
Пожалуй, лишь один человек во всём доме не принимал участия в предпраздничной суете. На заднем дворе, на открытой веранде, куда почти не долетали звуки музыки, сидела молодая женщина.
Её белокурые локоны, наскоро перевязанные бархатной лентой, волнами падали на спинку скамьи, а красивые миндалевидные глаза удивительного сиреневого оттенка были переполнены любовью, — потому что она глядела на младенца, сладко спавшего в резной деревянной кроватке, среди одеял и пелёнок.
— Элис… — прошептала женщина, — Моя маленькая Элис.
Сейчас её жизнь была похожа на волшебный сон: тёплый семейный очаг, любящий и любимый супруг, ребёнок — их ребёнок, уютный, процветающий и благополучный мир. Тихая гавань. Домашний приют, которого она так искала. А ведь не так давно она и мечтать не смела обо всём этом!.. Она зажмурилась, силясь отогнать ещё довольно яркие воспоминания о пережитых страхах.
Два года прошло. Пора бы забыть. Каким бы ужасным ни было прошлое, на её будущее оно уже не повлияет.
Женщина бережно взяла в свои руки ручонку дочери. В сентябре Элис исполнится год, а сегодня, в день весеннего равноденствия, она официально получит имя и титул законной наследницы рода. Малышка крепко спала, не догадываясь, что этот бал будет дан в её честь.
Удостоверившись, что с Элис всё в порядке, женщина поднялась на ноги, пересекла веранду и вышла в сад. Она заставила своей магией цвести вишни как можно дольше, но всему есть разумный предел. Белоснежные деревья роняли лепестки, отчего земля казалась покрытой снегом.
…Те люди пришли за ней поздней ночью. Как она смогла это понять, она не знала, просто почувствовала: они пришли именно за ней. Может, всё дело заключалось в Эльвинге? Кто знает. Выяснять подробности не было ни времени, ни возможности. Ей ничего не оставалось, кроме как бежать, бежать без оглядки…
Со стороны дома раздались громкие хлопки пневматической винтовки и взрыв хохота, прервавший её размышления, — видимо, кто-то из гостей решил развлечь свою даму меткой стрельбой. Женщина слегка нахмурилась. Она не одобряла эту затею с пышным банкетом. Элис была ещё слишком мала для подобных празднеств.
Вечерело. Угловатая тень от Барденских гор неторопливо ползла к долине. Самые длинные зазубрины, отбрасываемые тремя высокими пиками, уже коснулись лугов поместья, уколов залитую вечерним солнцем поляну, и с каждой минутой продолжали вонзаться всё глубже.
Неожиданно на Маунтин-парк упала ещё одна тень, не имевшая никакого отношения к теням от гор и холмов. Хлопнули огромные крылья, и через мгновение на веранде приземлился их обладатель: существо весьма грозного и внушительного вида. Гибкое тело и утончённая грация, с которой двигался новоприбывший гость, делали его похожим на представителя крупных кошачьих, но густая алая шерсть и белоснежные кожистые крылья, аккуратно сложенные за спиной, свидетельствовали о том, что существо принадлежит к древней разумной расе, именуемой фэрлингами.
Он сделал несколько шагов и улёгся на дощатом полу веранды, бросив многозначительный взгляд в сторону колыбели. Женщину, однако, ничуть не беспокоило столь опасное соседство, — ведь этот фэрлинг был её лучшим другом.
— Розали, — существо не издало ни звука, но женщина умела общаться с фэрлингами, и в хаотичном потоке образов и мыслей она отчётливо прочитала своё имя.
— Эльвинг, ну наконец-то! Я уж подумала, что ты решил проигнорировать праздник.
— Прости, что задержался.
Эльвинг всегда был немногословным, но сейчас в его интонации она почувствовала кое-что ещё. Что-то новое. И от этого по спине пробежал холодок.
— Ты был… там? — прошептала Розали, сцепив руки в замок. — Ведь так?
Фэрлинг слегка наклонил голову и подобрал передние лапы под себя. Его алый мех, растрёпанный длительным полётом, казался медно-золотым в тёплом вечернем свете.
— Ты улетел без предупреждения. Я волновалась.
Миг, — и солнце скрылось за холмами. Краски потускнели, и поместье погрузилось в сумерки, но до горных вершин на востоке тень ещё не добралась. Снежные шапки, подсвеченные розовым, были единственным ярким пятном в пейзаже, и это выглядело как вызов природе, дерзкий и безрассудный.
— У меня скверные новости, Розали, — фэрлинг шумно вздохнул. — Шерманы… я не смог их спасти.
— Они погибли? — с ужасом пролепетала Розали. Слёзы сами хлынули из глаз. — Как же так, Эльвинг? Как же так?
