Подземелье Иркаллы - Alexandra Catherine

Акме продиралась к сознанию, как ребёнок продирается к свету, пытаясь выбраться из материнского чрева. Шторм бескрайних океанов швырял её на острые утёсы, пронзающие и на части разрывающие плоть. Все тело её превратилось в одну сплошную боль, и мир под нею разверзнулся, будто пропасть.

Акме смогла открыть глаза. Но как только сделала это, лучи Шамаша озверело хлестнули по ним яркостью и злобой, и девушка зажмурилась. Голова её прыгала на выщербленных досках движущейся телеги. Грубые и хриплые вопли похитителей ворвались ей в уши, будто те низко склонялись над нею и выжидающе глядели на нее. Приоткрыв оба глаза, она увидела поля, изумрудные и бескрайние, будто глаза Гаральда Алистера.

Жажда, а с ней тошнота мешали думать. Впереди она видела затянутую в грубую кожу безрукавки спину погонщика, который управлял единственной лошадью. По бокам тоже ехали всадники, с ног до головы затянутые в какие-то тёмные лохмотья.

О Коците Акме слышала достаточно, чтобы понять, что сейчас жизнь её висела на волоске как никогда. Она не знала, как подействует на коцитцев ее огонь. Несмотря на жестокость и дикость, они были людьми. Могла ли она противостоять людям своей силой?…

Поначалу головная боль ослепила, затем стало темно, и девушка была вынуждена, свесившись за борт повозки, с мучительным стоном высвободить содержимое желудка. Отплёвываясь, она увидела, как к ней подъезжает один из всадников, завернутых в темные одежды. От природы невыразительное лицо его и без того лишалось всяческой живости из-за прочертивших кожу шрамов и язв. Но один лишь свирепый блеск в глазах его заставил Акме живо отпрянуть и вжаться в угол повозки.

Одна группа всадников отправилась на запад, другая на восток. И тогда Акме осознала, что похитители пытались сбить преследователей со следа. Тогда она оторвала от своей ярко-красной туники небольшой кусочек и выбросила на траву.

Безысходность вновь начала завладевать ею, но, некоторое время подумав о незавидной судьбе своей в коцитском плену или на алтаре, Акме решилась действовать, пока ее не привезли в волчье логово. Она глубоко вздохнула, чувствуя, как по жилам разливается пламя, подняла голову к небесам, будто грея лицо свое в солнечных лучах своего предка, и проникновенно прошептала:

— Аштариат. Аштариат. Аштариат…

Огонь продолжал разгонять кровь в жилах, причиняя мучительную боль. Поднялся ветер, и изумрудные травы тревожно затанцевали вокруг. Но ничего более не происходило.

«Я буду с тобою даже тогда, когда никакая иная сила не придет, дабы помочь тебе…»

«Помоги же мне!» — взмолилась Акме и закричала, резко и раскатисто.

Нутро закипело, ушибленную голову охватила страшная боль. Перепуганные коцитцы, бросившиеся врассыпную, с изумлением увидели, что девица со светящимися лазурью глазами в изнеможении ничком повалилась на дно телеги и более не поднялась. Она не смогла пошевелиться, когда коцитцы с грубыми выкриками накинулись на нее. Один из них ударил ее по лицу так, что голова откинулась.

Изредка приходя в себя, Акме чувствовала, что тошнота вновь подступает к горлу, ибо запах крови сопровождал ее всегда. Несколько глотков воды, которыми одарила ее чья-то неведомая рука, придали ей сил, и девушке удалось сесть.

Ночь накрыла Архей серебристым покрывалом, но впереди возвышалась могучая гора, и Акме оцепенела от ужаса. Она поняла, что добралась до Коцита.

Стараясь сдержать дрожь в руках, Акме оторвала еще один кусок от туники, и звук рвущейся ткани прозвучал, будто последний крик о помощи. Подкравшись к краю телеги, она уже собралась отпустить свое послание, но из тьмы вырос коцитец, коротким криком приказал остановить повозку, отнял из рук девушки кусок и внимательно осмотрел его в лунном свете.

Акме не видела глаз его во тьме, но даже сквозь ночь почувствовала их пронзающий холод. Тихо и обреченно охнув, она поняла, что сейчас ей либо перережут горло, либо замучают до смерти, и даже не успела помолиться, как на нее обрушился удар такой мощи, что она провалилась во тьму.

Далее она слышала лишь пронзительные крики, стенания и плач, не приглушенные даже ее бессознательностью. Перед нею стояла Провидица во всем блеске своей дивной красоты. Лицо ее было строго и печально. А за спиной стояла девушка, что несколько ночей являлась Акме в нелейских снах. Темные волосы ее кольцами ниспадали на плечи, а в глазах, цвет которых терялся в тумане, читался укор.

— Ты должна жить, — прошелестела Провидица, возвышаясь над Акме, будто судья над преступником.

— Отчего же ты не помогла мне, когда я нуждалась в помощи? — едва слышно пробормотала целительница, пытаясь подняться с колен, но безуспешно.

Вдруг по лицу потекли прохладные серебристые струи жизни, отмывая его от пыли и крови, смачивая распухший язык и высохшее горло. Когда толика сил вернулась, Акме открыла глаза, думая об ангелах. Но ангелов здесь не оказалось. Ее окружали люди, много людей.

— Очнулась, наконец, — тихий высокий голос песней коснулся слуха девушки.

— Очнулась?! Приветствую тебя, царевна! Я Ила, а как зовут тебя?

Ладонью заслонив глаза от солнца, Акме смогла разглядеть лица, склонившиеся над нею, и потеряла дар речи. Глаза ее видели только эти лица и тотчас забыли о радости бытия.

У женщины, на чьих коленях покоилась голова Акме, правую щеку покрывали глубочайшие шрамы, будто кожу ее вспахивали, как землю. Был поврежден и правый глаз, кожа век напоминала кожуру картофеля, брошенную в костер. Когда женщина повернула голову свою в сторону, то Акме увидела на коже ее безволосой головы жуткие язвы, будто волосы ее выдирали целыми локонами, а раны осыпали солью.

Дрожащей рукою Акме дотронулась до своего лица и обнаружила лишь несколько тонких царапин, рану в уголке губ, рану на лбу. Волосы же ее были на месте и сохранили свою длину.

После она увидела девочку-подростка с длинными светлыми волосами, стянутыми в грязный пучок, и испачканное в пыли нежное лицо, не тронутое ни побоями, ни шрамами.

— Где я? — прошептала Акме.

— Мы едем в Кур, — успокаивающе произнесла женщина.

Акме нашла в себе силы сесть и оглядеться. Повозка была наполнена людьми разных возрастов с разными увечьями. Повозок было пять. В каждой, окруженной целым отрядом вооруженных коцитцев верхом на лошадях, — по десять-одиннадцать человек. Здесь были и дети, и взрослые, и старики. Одна женщина с окровавленной щекой держала в руках вечно плачущего от жары, жажды и голода младенца. Подавив тошноту и ком, подступивший к горлу, Акме