Прислушавшись к своему бешено колотящемуся сердцу, я делаю вывод, что уход с Люком, не самая лучшая идея. Я смотрю на Гейба, который все еще не отрывает от меня свой взгляд. Кровь приливает к моему лицу и шее, и я понимаю, что оставаться здесь будет еще большей ошибкой.
Я подхожу к Райли.
— Может, ты все-таки готова ехать? — Мне кажется, мой голос звучит совершенно отчаянно.
Она смотрит на Тревора и улыбается.
— Прости, Фи, — отвечает она и пожимает плечами.
Я чувствую тепло Люка, слишком близко, но не оборачиваюсь, чтобы посмотреть на него.
— А я готов, — говорит он.
О Боже. Почему я не могу дышать?
Мои глаза скользят в сторону Гейба, и это ошибка: он по-прежнему смотрит на меня, а это совершенно не помогает восстановить мое сбившееся дыхание. Я отвожу глаза… Никак не могу решить… И тут я вижу Рифа со всей его группой, выползающего из черного пикапа.
Дерьмо.
Я поворачиваюсь к Люку, осторожно, чтобы не встретиться с ним глазами.
Кислородное голодание делает мысли вялыми, но я стараюсь не запинаться:
— Эм… Ну ладно, мы можем ехать… я думаю… если хочешь.
Райли следит за женской борьбой, которая вот-вот начнется прямо у всех на глазах. Я слегка повышаю голос, чтобы она меня услышала.
— Райли. — Она смотрит в мою сторону. — Я собираюсь с Люком… Ладно?
Блики костра отражаются в ее глазах, она улыбается, показывая, что поняла, и кивает.
Я еще раз бросаю взгляд на Гейба, который встречается со мной глазами и одаривает своей светящейся улыбкой, и затем чувствую горячие, почти обжигающие пальцы Люка сквозь ткань рубашки на своей спине. Я улавливаю запах корицы, когда он наклоняется и шепчет:
— Идем.
Из-за его прикосновения я чувствую, как приятное покалывание появляется внизу живота и, усиливаясь, распространяется по всему телу. Я позволяю ему отвести меня к его машине.
ЛюкИтак, Он послал Габриэля. Не просто ангела… Доминиона. Защитника со Второй Сферы. И не просто Доминиона, а Свою левую руку — Габриэля. Это может означать лишь одно: душа Фрэнни стоит того, чтобы за нее бороться.
Мы уходим с вечеринки, и Фрэнни заценивает мою машину:
— Круто! Шелби Кобра. В отличном состоянии! Это классика шестьдесят седьмого года?
Не могу удержаться от улыбки.
— Шестьдесят восьмого. Ты знаешь толк в Мустангах.
Она поворачивается ко мне и улыбается, и я внезапно поражен тем, насколько она живая. Не то чтобы все смертные не живы по определению, но ведь есть «степень» живости. Некоторые люди скорее мертвы, хотя уверены в обратном. Фрэнни ни одна из них.
— Кстати, это было впечатляюще.
Она стреляет в меня глазами.
— Что именно?
— Кинуть здорового парня на землю.
Ее глаза распахиваются.
— Ты видел?
— Ага. Он, наверно, весит вдвое больше тебя, поразительно.
Она отворачивается и смотрит в окно.
— Да ладно… — Но я могу с уверенностью сказать — она улыбается.
— Ну…
— Что «ну»?
— Где ты этому научилась?
— Дзюдо. Восемь лет.
— Интересно. — Мне нравится эта девчонка… с каждой минутой все больше и больше. — Итак… куда?
Она поворачивается ко мне с намеком на улыбку на губах.
— Мне казалось, ты собирался отвезти меня домой.
Она расслабляется, двигая плечами в такт музыки, льющейся из стерео.
— Правда? Ну, если это то, чего ты хочешь…
Ее брови ползут вверх, а на лице проницательная улыбка — поднимаются одни уголки губ.
— А у тебя было что-то иное на примете?
— Ну, мы могли бы поработать над нашей схемой по английскому, — говорю я, с трудом сдерживая рвущийся наружу смешок.
— Серьезно? И это твой план горячего свидания?
— Прости, я не знал, что мы на «свидании». — И в этот раз я не могу сдержать смеха, когда она съеживается. — Ну, так как горячо ты любишь? У меня есть разные уровни. Начиная с теплого Люка и (тут я говорю буквально) заканчивая Люком-Жарче-Чем-Ад.
Я наблюдаю, как ее щеки заливаются румянцем, а салон наводняется запахом имбиря. Значительный прогресс.
— Ну, ладно… Я скорее думала о… Возможно, мы могли бы поработать над нашей схемой по английскому. — Ее голос затихает, и она краснеет, как угольки Ада.
— Схема по английскому… Прекрасная идея. Как я сам до этого не додумался? — Я одариваю ее своей самой очаровательной улыбкой. — К тебе или ко мне?
Ее брови поднимаются еще выше, пока она обдумывает свой выбор.
— Наверно, лучше мне просто пойти домой, — говорит она наконец.
— Как скажешь.
Мы едем в тишине, пока я не заворачиваю на улицу, ведущую к ее дому, и она не выпаливает:
— Хочешь горячего кофе? Тут Старбакс за углом.
Шины взвизгивают, когда я слишком резко разворачиваюсь. Я стараюсь скрыть свою улыбку, смотря на ее попытки удержаться в кресле и не завалиться на меня.
* * *
— Ну и откуда ты знаешь этого парня, Гейба? — спрашивает она, глядя на меня поверх дымящейся чашки кофе.
— Это очень длинная история. — Длиной в семь тысяч лет.
— Так вы типа друзья?
— Скорее соперники.
— Как в футболе? — Она выглядит озадаченной, наверно, не может представить меня футболистом.
Я наклоняюсь вперед и вглядываюсь в ее глаза, прикасаясь пальцами к тыльной стороне ее руки, лежащей на столе. Я вижу, как она вздрагивает, и электрический импульс проходит сквозь меня. Волнение? Ожидание? Пульс ускоряется под моими пальцами. Я совсем чуть-чуть воздействую на нее своим сознанием.
— Давай лучше поговорим о тебе. Расскажите мне о себе что-нибудь, чего я еще не знаю, Мэри Фрэнсис Кавано.
Она откидывается назад и смотрит на меня какое-то время, прежде чем сказать:
— Я ненавижу свое имя.
— Тогда почему ты не станешь просто Мэри?
— Потому что это имя моей сестры. — Она опирается локтями о стол, акцентируя внимание на некоторых изгибах, которые в значительной степени отвлекают меня.
Я заставляю себя глубоко вдохнуть и посмотреть ей в глаза.
— Твоя сестра тоже Мэри?
— Они все Мэри. Но только старшей сестре повезло застолбить это имя.
— И как много у тебя сестер?
— Четыре.
— И вы все пятеро Мэри? Вы, наверно, часто путаетесь.
— Вот, почему мы не можем все быть просто Мэри.
— А какие вторые имена у твоих сестер?
— Ну, есть Мария Тереза (она Мэри). Мэри Кэтрин (Кейт). Потом я — Мэри Фрэнсис. Мэри Грэйс (просто Грэйс). И Мэри Маргарет (Мэгги).
Я с трудом сдерживаю хихиканье. Вот это даааа.
— Идеальная католическая семья, — говорю я, стараясь казаться искренним.
