— Да, я буду сосредоточен. Я понимаю опасность — не просто умереть, а это должен быть истинный подвиг.
Брост вдруг застыл. Он оглянулся, ища глазами дочек Дора. Они должны были провожать отца. Но вокруг мужчины стояли молчаливые люди.
- Их больше нет, не глядя на Броста, тихо сказал Дор.
И такая боль встала стеной от него ввысь, закрыла, казалось, небо, воздух будто стал вязким, и дышать стало тяжело.
— Брось, Дор. Нельзя. — старейшина строго встряхнул несчастного мужчину, готового своей горечью затопить народ.
- Нельзя. Оставь эту силу себе. Преобразуй её. В силу победы и готовности сражаться за справедливость.
Он глубоко вздохнул. Стена будто упала. Дор пошёл, спускаясь по тропе.
Я смотрела в спину чуть хромающего уставшего мужчин и понимала, что мы ещё встретимся. Пусть не в этой жизни. Но пересечёмся обязательно.
--
Я с интересом шла по дому Браслея. Меня сопровождал безмолвный и с военной выправкой слуга. Крис сидел на полу и бездумно катал машинку. Его действия говорили о полной отрешённости от реальности.
- Привет. Я буду твоей подругой.
Никакого интереса. Понятно. Я стала молча разбирать игрушки, раскладывать их в ряд на полу, потом группировать, разговаривать ими друг с другом. Крис немного прислушался, но был замкнут.
- Знаешь, что когда люди уходят из этого мира, они не исчезают, они идут в другой мир. Через переход. И то, как кто-то ушёл, в какой ситуации, зависит его дальнейшая судьба.
Вижу, что Крис прислушался.
- Например, ты пожертвовал собой (только по-настоящему, не ища специально смерти), спас кого-то, это великое действо. Ты сможешь оказаться в прекрасном месте и быть прекрасным человеком там…
Вдруг Крис поднял на меня удивлённые и чуть восторженные глаза.
— Правда? — Я заулыбалась. Это первое слово, произнесенное им за все дни, проведенные мной с ним. И он вообще не говорил после потрясения осовбождения пленников. Так мне сказал Браслей, принимая на работу.
Ура. Барьер пройден. Вот что его давило изнутри, детская сосредоточенность на чужой смерти.
— Да. Ты должен жить в этом мире и этой жизнью. Она дана тебе, чтоб ты многое понял, развивался. Возможно, и причастность твоя к трагическим событиям не случайна. Ты должен стать сильным, чтоб, будучи взрослым, помогать, спасать всех, кто встретиться на твоём пути. А для этого нужна мудрость и мужество. Сейчас есть возможность их тренировать.
Я говорила, как со взрослым. Не знаю, что он понимал. Но уверена, что эти слова войдут в него и станут ориентиром в жизни, основой поведения. Мне очень хотелось, чтоб мальчик не испортил, не засорил своё сердце, не исчерпал запас любви и готовности творить добро, защищать справедливость.
— Дай мне слово, что будешь учиться. И не думать о том, что видел, пока не сможешь дать правильную оценку происходящему. Т. е. Пока не станешь взрослым. И будешь жить всё это время в семье, с отцом и матерью.
— Не хочу с отцом! — Крис опять нервно дёрнулся, зло посмотрел на меня и замкнулся.
Я встала и пошла к Браслею. Моё переживание за мальчика и возмущение ситуацией придавало мне решимости.
— Вы должны бросить службу и уехать подальше от этого места.
Это были мои слова, сказанные громко и чётко кровавому генералу, который думал только о своей карьере и гордился захватническими походами.
— Если Вы хотите сохранить сына.
Глава 12
Я осталась стоять, хотя могла уйти. Браслей, оторвавшись от раздумий, взглянув на меня с удивлением, потом в глазах промелькнуло бешенство. Но я смотрела прямо в его глаза, сильная и уверенная. Для меня было открытием это каечтсво и состояние.
И тут внимательность и заинтересованность вспыхнули во взгляде генерала. Казалось, он смотрит сквозь и выше меня. Смотрит, будто делает расчёт или внимает интуиции. Он был сосредоточен. Возможно, увидел мою сущность? Ту, которую я сама никак не увижу.
Мы с генералом просто стояли друг против. Вдруг он повернулся, подошёл к окну, за которым открывался вид с горы на огромные территории, захваченные им же для императора.
В какой-то миг я будто проникла в видение генерала, стала присутствовать в его восприятии. Какая-то сила встрепенулась во мне и полетела потоком в его мозг. Я видела то, что он видит. А он видел то, что хотела ему показать.
Он видел как горели дома, как его солдаты убивали женщин и детей, крик и слёзы тоже были гранью, доступной внутренним глазам. Ещё боль. Страшная физическая и душевная боль, вот что хотела я показать Брайяну. Кровавому генералу, для которого человечность и сострадание не существуют.
Хотя почему? Ведь он был сам ребёнком, его любила мать…Или нет? Кто его родители? Мне очень хотелось узнать. И это моё желание вдруг сформировало мощную волну, которая смогла вскрыть память Браслея и вернуть его самого в детство.
Я видела, как он босиком бежит по камням, заплаканный и грязный, за ним гонится мужчина с плёткой. Видела женщину, которая что-то кричала и тоже бежала. Если она хотела защитить ребёнка, то ей это не удалось. Потому что мужчина резко повернулся к ней и стал бить жестоко и без остановки. Женщина упала, заслоняла лицо руками, но плётка оставляла на нём кровавые следы. Мальчик повернул назад и побежал к женщине, обхватил её руками, крича и плача. Удары посыпались и на него. Тут ему в руку попался какой-то отрезок железного прута, и он со своей детской силой тыкнул им в живот нападающего. Тот запнулся, потом изо рта потекла кровь, и он упал, корчась и захлёбываясь. Женщина с трудом встала, взяла сына за руку и, хромая, пошла с ним прочь.
Генерал Браслей стоял с широко раскрытыми невидящими реальность глазами. Лицо мальчика из вспоминаний перетекло в лицо того мальчика, что смотрел с ненавитью на него, генерала, убившего его мать, глазами синими, как небо сейчас над горами и землями. Которые он, генерал, полил кровью и принёс на тарелочке своему императору.
Зачем? Этот вопрос задала я в его уме. Браслей удивился такому своему повороту мыслей. Но вопрос, как крючок, в заглотившей его рыбе, впился в ткань тела и души. Образ сына всплыл медленно и веско. Требуя эмоций и решения.
Я тихо вышла, оставив генерала наедине с мальчиками и собой теперешним.
Мне была странна эта вспышка моей силы и проницательности. Неужели просыпается моя сущность? Скорей бы с ней встретиться.
Я вышла из дома Браслея, огляделась, может Брост где-то рядом бродит, ищет бабочек или строит планы по установлению всеобщей справедливости. Его нигде не было.
У меня самой не было дома. Я всё время, проведенное в этом мире, была с Бростом. Впервые я поняла, что чужая здесь и одинока. Зачем я здесь? Кому нужна? А разве все люди кому-то нужны? Дети нужны матерям. Пока те живы. Матери — детям. Пока те маленькие. Мужчины — тем, кто их любит и родной.
Я решила идти к гессам. Через каменные завалы, по тропинкам еле видным и широким, подымаясь вверх и спускаясь в долины. Дорога длинная, но заблудиться я не боялась. На вершине горы были видны дома, сгоревшие в пожарах. Грустными черными стержнями они втыкивались в небо и были мне ориентирами. Иногда я оглядывалась, будто искала Броста. Или не будто. Я надеялась, что он придёт. Или прилетит. Но его не было.
Ноги уже гудели, спотыкаться стала чаще, один раз даже упала и сильно ударила ногу. Пришлось дальше идти, хромая и почти без сил. Еда помогла бы восстановиться, но её не было. А зачем я ушла от Браслея? Пожила бы ещё у них. Крис не в лучшей форме. Не понимая логики своих действий, я рассердилась и расстроилась и потеряла остаток сил. Упав и подвернув ногу, я завыла. Неужели за много жизней не накопила практичности и терпения? Куда я иду и зачем? Меня вообще никто и нигде не ждёт.
Рядом раздался чуть слышный свист или шуршание. Возле меня приземлился Брост. Чешуйки крыльев тёрлись и притирались, создавая шелест. Такой родной и приятный. Я улыбнулась.
— Садись на меня. — Брост был краток. Впрочем, как всегда. Со мной. Или не только со мной? Вопросы дурацкие. Но они дарили иллюзию нужности и теплоты внутри. Когда мозг шевелится, то ты не совсем мёртв душой. А всякие медитации, когда убиваешь мысли, приводят к деградации и отупению. Просто мысли должны быть красивыми. Как, например, чешуйки крыльев у Броста. Они переливались, ловя солнечный свет и шуршали шур-шур. Мелодично и по-доброму.
