— Лира! Выдь в зал!
Вейра спрятала усмешку в кружке, отхлебнув эль со вкусом солода и пряного хлеба. Десять лет она провела в этом заведении, и за десять лет матушка Бийль не постарела ни на йоту, не изменилась ни на крошку.
Зато Лира стала другой. Из кухни выплыла настоящая вилья, правда, слегка неподобающе одетая для знатной горожанки. Шапка светлых кудряшек давно исчезла, вместо волос на голове женщины сидел рыжий парик из крупных локонов, поднятых у висков и заколотых двумя крупными броскими шпильками. Напудренное по последней моде узкое лицо было осунувшимся и усталым, а глаза горели нездоровым блеском. Лира давно болела, и знахарки не могли вылечить её. Однако в душе она осталась прежней.
— Кого я вижу! — грубовато, но с тёплыми нотками в голосе приветствовала она Вейру. — Моя маленькая шмакодявка! Решила всё же нас навестить, а я думала, ты стала заносчивой высокомерной госпожой, раз носа не кажешь!
— Лира…
Вейра вскочила с табурета, подбежала к старшей подруге и обняла её, пачкаясь в пудре.
— Ты уйдёшь и забудешь нас, никогда не вернёшься…
В словах Лиры сквозила горечь, и Вейра готова была расплакаться, но женщина вдруг рассмеялась и больно ткнула её острым кулачком в грудь:
— И правильно! Иди носом по ветру. Я знаю, что у тебя большое будущее! Сжигай мосты, не оглядывайся назад!
— Я никогда тебя не забуду, Лира… — всхлипнула Вейра, ломая пальцы.
— Дура! — растроганно склонила голову набок женщина. — Дура и козявка! Ну, иди ко мне, дубина упрямая…
В руках Лиры было уютно и тепло. Десять лет она была маленькой Вейре мамой, сестрой, подругой. А теперь пришло время расставаться. Но не навсегда же! Этого Вейра не выдержит…
— Я всё равно буду приходить.
— Дура и есть, — ласково погладила её по голове блудница. — За это я тебя люблю…
— Пошли в кухню, гостья дорогая, — ухмыльнулась Лира. — Вижу, пришла почирикать, бери с собой свою кружку и свою рысь вонючую, чтоб девок не пугала.
— Мил не вонючая! — возмутилась Вейра, подбирая цепь. — Она очень чистоплотная!
— Да мне всё равно, девчонка, — пожала плечами женщина, проходя мимо насупившейся матушки Бийль. Та пробурчала:
— Чирикайте, птички, да про работу не забывайте.
— С вами забудешь, — не осталась в долгу Лира, откинув тяжёлую занавесь, отделявшую кухню от залы. — Из гроба достанете и к клиенту за уши притащите!
Глава 5. Мастер Виджан, или Порочная страсть съедает сердце
Мил скользнула под колченогий стол, повинуясь взгляду Вейры. Лира тяжело опустилась на деревянное кресло и вытянула ноги к печке. Пожаловалась:
— Мёрзну я страшно… Хоть на угли залазь.
— Я пришлю тебе с посыльным вессландскую шаль, — стараясь не пропустить нотку жалости в голос, ответила Вейра, присела у стола и отхлебнула эля. Вытерла пену с губ. Лира хмыкнула:
— Засунь её себе знаешь в какую дырку…
— Твоё дело, носить или нет, а я пришлю.
— Упрямая дура. Ладно, говори, зачем притащилась, — буркнула Лира, прикрыв глаза.
— Вчера я нашла у себя на пороге полузамёрзшего мужчину, — коротко бросила Вейра. Сделала ещё глоток и добавила: — Он не помнит ничего, кроме своего имени.
— Тоже мне сюжет для приятного разговора, — Лира фыркнула, устраивая руки на подлокотниках. — Мужчины, мужчины… Всегда одни мужчины на уме у девушек.
— Его зовут Ликсено. Такое странное имя, правда?
— Как ты сказала? — мгновенно проснулась Лира, вперила в неё взгляд прищуренных глаз.
— Ликсено, — повторила Вейра. — Я думала, Ликс. Но он настаивает на полной форме.
Лира нахмурилась, прижала ладонь ко лбу. Забормотала:
— Ликсено, Ликсено… Что-то мне это имя напоминает… Я определённо его слышала совсем недавно… Чёрная Ведунья, когда ты хочешь наказать, то лишаешь человека памяти! Не помню!
— Прямо как мой ночной гость! — не удержалась от иронии Вейра. — Ничего, найдёшь, поймаешь свою мысль. А пока скажи мне, отчего интуиция подсказывает мне, что никому нельзя говорить о вене Ликсе?
Лира поднялась с кресла, прошлась по кухне, рассеянно согрела закопченный чайник касанием ладони и принялась заваривать любимый чай из коры. Потом со вздохом ответила:
— Ты должна, наконец, привыкнуть к своей интуиции. Радуйся, что изысканный вид магии подвластен деревенской замарашке, а ты, похоже, и сама в него не веришь! Раз подсказывает — значит, так и надо. Ликсено… Нет, я определённо встречала это имя. Буквально на днях.
Она вновь опустилась в кресло, и то жалобно скрипнуло под её погрузневшим телом. Острый приступ жалости пронзил Вейру. Лира всегда была сильной, самой сильной из тех людей, которых она знала. Проклятая болезнь! Как она меняет тело и душу… Может быть, Лира согласится жить с ней в качестве компаньонки? Комнату ей легко устроить на первом этаже под лестницей, рядом с печкой. Там сейчас Бея хранит запасы угля и дров, но их можно переместить в пристройку, где обычно держат лошадь. Ведь лошади у Вейры нет…
«Предложу. Но не сейчас, — решила она. — Обязательно предложу!»
Колокольчик пронзительно заголосил под потолком кухни. Точно такой же вторил ему из залы. Вейра встрепенулась, но лишь на миг. Теперь этот звук не означает для неё ровным счётом ничего. На её месте работают другие девушки, крестьянские дочки, сироты или бывшие нищенки. А Вейре можно сидеть на кухне и потягивать эль с почти уже забытым вкусом хмеля…
Зато Лира отставила свою чашку, поднялась и принялась поправлять локоны парика, смотрясь в маленькое, замызганное жиром и копотью зеркальце на стене:
— Интересно, кто сегодня первый пришёл… Знаешь, шмакодявка, в чём преимущество чужих волос на башке?
— В чём? — усмехнулась Вейра.
— В них не заводятся всякие поганые букарашки! — победно захохотала подруга и подошла к завесе, осторожно выглянула, но тут же отпрянула назад: — Вот бесы! Бездна его забери! Всё, считай ночь пропала…
— Что такое? — подняла брови Вейра. Пропавшая ночь — это визит имперской полиции с самого открытия. Примета была верной, как весна с прилётом журавлей из-за моря.
— Смотри сама, — и Лира поманила пальцем, приглашая на свой наблюдательный пост. Но Вейра уже услышала знакомый голос. До боли знакомый…
— Ну-ка, ну-ка, птички мои! Подлетаем ко мне, готовим ладошки для проверки личности!
Хрипловатый, низкий, вибрирующий голос. Вейра почувствовала, как задыхается, прижала руку к сердцу, глухо колотящемуся под корсетом… Воздух словно испарился из кухни, унёсся ввысь, и стало нечем дышать. В глазах потемнело, застучало в висках, и Вейра погрузилась во мрак…
Она сидела на тёмной балюстраде, прильнув щекой к выпуклой деревянной стойке, и смотрела вниз, в ярко освещённую залу. Там веселились вовсю. Лира и толстенькая Амиранда пытались пристроиться на коленях у клиента — невысокого черноволосого молодого мужчины с нашивкой имперской полиции на вороте. Одноглазая Эмилина молча обнималась со своим постоянным кавалером: слишком юным для неё сыном местного торговца рыбой. Велена и Бокль обхаживали двоих мастеров в возрасте, которые краснели, смущались и переглядывались украдкой. А Вейре сверху всё было отлично видно. Звенели бокалы и кружки, пенился эль и муссат, девушки звонко смеялись, мужчины вторили басом. Даже вечная брюзга матушка Бийль улыбалась, не выпуская дымящей трубки изо рта, и что-то отвечала на шутки полицейского.
Вейра смотрела во все глаза. От неё не укрылась ни оголённая грудь Амиранды, ни загрубевшая рука мастера на нежной коленке Бокль, ни взгляд рыбного наследника, которым он пожирал тело Эмилины. Заведение оказалось домом терпимости, но Вейра уже привыкла жить здесь. Её не гнали прочь, не слишком загружали работой, кормили почти до отвала. Даже эль позволяли пить. Ночные горшки и заляпанные пятнами простыни, сопливые носовые платки, которые она усердно оттирала щёткой, не пугали и не вызывали отвращения. Главное — в «Птичках-невеличках» Вейра нашла подобие семьи и заботы. Здесь она была как все, а не приживалка, не девочка для битья…
