Колдун медленно поднялся и направился в ее сторону, обходя стол. Сердце замерло, Амели похолодела и забыла, как дышать. Он встал за спиной, склонился и легко коснулся пальцем щеки. Его локоны щекотали шею. От этого прикосновения все внутри ухнулось, расходясь непривычной дрожью, сердце бешено колотилось. Она вновь почувствовала, как заливается краской.
Его губы едва не касались уха:
— Я за тебя достаточно заплатил твоему весьма хваткому отцу, — дыхание обжигало кожу. — Ты не должна никуда хотеть, — голос обволакивал, но смысл этих слов впивался острыми шипами. — Теперь ты моя. Так же, как горбун или демон. Как этот стол, тарелки, дом… — Он склонился еще ниже и коснулся щекой ее щеки: — Моя собственность.
Слова звучали заклинанием, все переворачивая внутри, но что это за слова? Невозможные. Чудовищные. Отец никогда не сделал бы такого — его просто запугали. Амели сглотнула и сжала кулаки:
— Я же не коза, мессир, чтобы меня можно было купить или продать. Я живой человек, — она едва не плакала, одновременно борясь со жгучим стыдом. — Даже вилланы не составляют собственность господина. Мой отец дворянин, вы не имеете права.
Колдун отстранился:
— Ты женщина. Это почти одно и то же. Я имею все права.
— Но это совсем не одно и то же, — от возмущения Амели повысила голос.
Он подцепил пальцами ее подбородок и заставил поднять голову:
— Ты споришь? Тебя не научили почтению?
— Я возражаю, потому что вы не правы. Женщина — не коза. Ее нельзя купить.
Теперь он смеялся, сверкая ровным рядом белых зубов. Обошел стол и вернулся на место, пожевывал кончик ногтя:
— Кто внушил тебе эту дурь? Мать?
Амели покачала головой:
— Это не дурь.
— Опять споришь, — он снисходительно скривился — похоже, это его забавляло. — Женщина, пока она девица, — такое же имущество отца, как дом или корова. Или прочий хлам. Разменная монета в сделках и династических союзах. Хотите мои земли — так возьмите в довесок дочь, ибо кровь надежнее золота. Хотите перемирия — так возьмите дочь. Хотите приданное — так возьмите дочь. Отцы — первейшие торгаши.
— Мой отец не такой.
— Я был честнее — я сразу требовал дочь, позволив ему остаться порядочным человеком.
Амели опустила голову:
— Вы его заставили.
Колдун покачал головой и хлебнул вина:
— Я его убедил.
Он может называть это как угодно. Отец никогда не поступил бы так без веских причин, из-за денег. Отец скорее бы сел в тюрьму… Все ложь. Их запугали, Амели сама видела. Она глубоко вздохнула и подняла голову:
— Зачем я вам?
Этот вопрос был самым важным. Ответ мог дать хоть какую-то определенность.
— Ты должна меня полюбить.
— Что? — Амели не верила ушам и даже подалась вперед, вопреки приличиям. — Это шутка?
Кажется, теперь колдун злился. В синих глазах заплескалось пламя свечей, он поджал губы и тоже подался вперед:
— Ты утверждаешь, что знаешь, как появляется любовь. И ты полюбишь меня.
Тон был категоричным.
— Зачем?
Неимоверная, небывалая чушь! Грезы юных девиц, только и мечтающих о любви. Но слышать подобное от мужчины… Амели прекрасно знала, что, обычно, надо мужчинам. Знала едва ли не с пеленок. Похоть, страсть… что угодно. Любовью там не пахло.
— Мне нужно чистое чувство. Я могу получить многое: страх, зависть, уныние, прочую сомнительную дрянь — все это просто, этого слишком много вокруг. Теперь мне нужна любовь, но это оказалось самым сложным. Изначально слишком тяжело найти чистое чувство. Ты дашь мне его.
— Но я могу и не полюбить, — Амели покачала головой. — С какой стати я должна вас любить? Вы считаете, что любовь можно заказать? Как товар в лавке?
— Ты сама сказала. Там, на улице. Я слышал.
Амели не сдержалась и вскочила на ноги:
— Да я выдумала! Чтобы поддержать подругу. Она не хочет замуж — что я должна была сказать?
— Поздно.
— Я никогда не полюблю вас. Никогда.
— Помолчи. Женщина должна быть послушной и покладистой. Она не должна спорить. И уж, тем более, она не должна вскакивать посреди ужина и что-то утверждать. Сядь на место, пока у меня не закончилось терпение. Я слишком снисходителен к тебе.
Амели и не думала выполнять его указания. Шумно дышала, чувствуя, как кровь прилила к щекам. Да что он себе воображает! Станет указывать, что она должна! Она почувствовала, как что-то тяжелое, неподъемное налегло на плечи, вынуждая опуститься на стул. Колдун пристально смотрел на нее и едва заметно поворачивал кистью, в которой мерцал голубой огонек. Чары… Амели противилась, но была вынуждена опуститься — груз на плечах становился невозможным и исчез, только когда она села. Она комкала юбку на коленях, подняла голову:
— Тогда околдуйте меня. Что может быть проще? Прикажите мне полюбить вашей магией.
Он усмехнулся и покачал головой:
— В этом и вся сложность. Я не могу заставить любить, пока не получу чувство в чистом виде.
— Тогда вы его не получите.
— Есть верный способ сделать любую женщину более сговорчивой. Ты и сама об этом говорила.
— Какой?
Колдун оперся локтями о столешницу и сцепил пальцы:
— Постель. Вы все — падкие шлюхи. Орикад прав.
Внутри все замерло, в горле пересохло. Амели сглотнула и вновь вскочила:
— Только не я!
Она развернулась, подхватила юбки и почти бегом выскочила из салона.
Глава 12
Амели забежала в комнату и захлопнула дверь. Она горела от возмущения. Постель! Падкие шлюхи! Да будь он сто раз колдун! Она схватила расписную вазочку и швырнула в стену. Тонкий фарфор разлетелся скорбными осколками. Хоть бы она оказалась чудовищно дорогой!
Из кресла выскочил демон и визгливо заверещал:
— Сдурела? Чуть не убила!
Это лишь распалило. Амели схватила с консоли расписную бонбоньерку и швырнула в демона. Тот увернулся. Коробка ударилась в стену, раскрылась и выстрелила цветным карамельным содержимым. Как будто стало немножко легче.
Орикад спрятался за спинкой кресла, виднелись лишь его маленькие сиреневые пальчики и огромные желтые глаза:
— Ох, и влетит тебе… — видя, что Амели немного успокоилась, он показался полностью и мерзко захихикал. — Но ничего: пару раз влетит, на третий задумаешься.
Орикад вдруг испуганно посмотрел за спину Амели, весь сжался:
— Досточтимый хозяин…
Колдун стоял в дверях, и его горящий взгляд не обещал ничего хорошего:
— Пошел вон!
Демон исчез со скоростью ветра и прикрыл за собой дверь.
Амели попятилась и едва не упала, наткнувшись на стул. Колдун наступал, прямой, как струна, жесткий, напряженный:
— Это переходит все границы.
Амели обошла стул и вновь пятилась, пока не уперлась в стену, в расписную панель. Она охнула, чувствуя, что ее прижала невидимая сила, не позволяя шевельнуться. Амели могла лишь вертеть головой. Шутки кончились. Сердце колотило в ребра, угрожая раздробить грудную клетку, руки заледенели. Колдун склонился над ней, к самому лицу. Синие глаза потемнели, стали почти черными, глубокими в обрамлении густых изогнутых ресниц. Он шумно дышал ей в лицо, уголки губ едва заметно подрагивали. Наконец, колдун отстранился, тонкие ноздри трепетали. Он едва сдерживался. На миг показалось, что ударит. Наотмашь, с хлестким звонким шлепком. Амели даже зажмурилась. Способен ли этот человек ударить женщину — кто знает. Казалось, он способен на все: под обманчивой внешностью скрывалось чудовище. Она чувствовала себя беззащитной, маленькой легкой бабочкой, застрявшей в липкой паутине. И паук уже здесь.
— Я дал тебе слишком много свободы.
С каждым словом сердце замирало, дыхание вырывалось шумом, который выдавал ее страх.
— Ты не ценишь хорошее отношение — я сразу это понял.
Амели сглотнула и мечтала только о том, чтобы провалиться сквозь землю. Эти слова не сулили ничего хорошего. Она с ужасом наблюдала, как колдун стащил кафтан и швырнул на кровать. Остался в сером шелковом камзоле без рукавов. Каждое движение было небрежным и изящным. Создатель, зачем он раздевается? Мысли лезли одна отвратительнее другой, но теперь к страху примешивалось что-то еще. Острое, безотчетное, накатывающее горячечной волной. Амели никогда не была ханжой, и прекрасно понимала, чем могут закончиться уединение с мужчиной. В разговорах с Эн все эти темы казались притягательными и пикантными. Они несказанно щекотали воображение. Обе заливались краской и смеялись до рези в животе. Но теперь было совсем не смешно.
