Он подлетел, шлепая крыльями:
— Повернись.
Впрочем, уже было все равно, кто именно развяжет эти проклятые узлы, а крошечный орган никак не превращал это невообразимое существо в мужчину. Амели задержала дыхание, сдерживая стон. Когда корсет начал расползаться казалось, вскрыли грудную клетку. Свобода давалась болью от живота до самой шеи. Амели, наконец, вздохнула, просунула руки под жесткие пластины и растирала ребра.
Демон фыркнул:
— Будто не могла вчера сказать. Вот дура!
— Сам дурак!
От этой глупой детской реакции стало легче. Намного легче. Даже хотелось засмеяться. Но, в сущности, ничего не изменилось — она по-прежнему пленница.
— Завтрак Гасту принесет. Впрочем, — демон хохотнул, — какой там завтрак! Обед уже, милая моя! А там и ужин. И да… — демон повис перед ней, заглядывая в лицо: — Мессир будет ждать тебя к ужину. Так велено.
Амели остолбенела повернулась к демону, поджав губы и округлив глаза:
— Зачем?
Орикад пожал плечами и недобро прищурился:
— А я почем знаю? Зачем — это дело хозяйское. А мое дело передать и сообщить… — он вытянул губы и потер пальчиками подбородок, — что выглядишь ты приотвратно. Ты что, ревела всю ночь?
Амели отвернулась и села на кровать:
— Твое какое дело?
— Ох, ох, ох, — маленький поганец надул щеки и поводил раскрытыми ладонями. — Или по дому шастала?
Предсказуемо. Наверняка этот белобрысый лакей проболтался, спозаранку доложил. А может, тогда же, ночью. Даром что нормальный человек, а на деле такое же мерзкое нечто, как демон или горбун.
— Нигде я не шастала.
— Ну-ну…
Охватила такая злость. Хотелось схватить гаденыша и швырнуть, наконец, в стену. А еще лучше — запихать в тот пузырь. Если бы Амели так могла!
— А если я не пойду?
— Что? — демон подлетел от неожиданности и вытаращил глаза. — Тоже мне, придумала. Ты это брось — серьезно говорю. Не испытывай терпение мессира. Как друг говорю. Ты его совсем не знаешь.
Амели опустила голову:
— Тоже мне, друг.
Все посерело, поблекло, будто разом заволокло небо, и пошел затяжной дождь. Она старалась не унывать, не раскиснуть, а теперь чувствовала себя полной дурой. Идиоткой. Что теперь будет? Ужин… К чему все это?
— Зачем ему ужинать со мной? Разве ему не с кем? — она едва не плакала.
Орикад завис рядом, шлепая крыльями, и участливо гладил по спине:
— Может, мессиру женского общества захотелось. Ласки какой…
Амели все же шлепнула демона, он отлетел с визгливым хохотом, повис в отдалении и принялся теребить свое крохотное достоинство. Она отвернулась: как не стыдно. Впрочем, теперь это уже не шокировало, да и выглядело попросту смешно. По крайней мере, уродец изо всех сил старался представляться другом, поддержать. Неосмотрительно его обижать. Нужно быть приветливой и постараться склонить его на свою сторону. Союзник, пусть и такой, лучше, чем никакого.
Она подошла и погладила его по теплому бархатному плечику:
— Извини. Я не хотела тебя обижать.
Демон размяк и подставил загривок, даже заурчал и прикрыл от удовольствия глаза. Маленький поганец любит ласку…
Глава 11
Амели стояла перед закрытой зверью в салон, где было нарыто к ужину, и слушала, как колотится сердце. Громко, сбивчиво. Она посмотрела в вырез на груди — от волнения кожа пошла красными пятнами. Лицо, наверняка, тоже. Может, оно и к лучшему — показаться некрасивой.
Двери открылись беззвучно, без посторонней помощи. Амели так и застыла в проеме, пока колдун не приказал войти. Едва чувствуя ноги, она подошла к стулу, который, как образцовый лакей, отодвинул для нее Гасту, села и замерла, сцепив на коленях ледяные пальцы.
Колдун сидел с торца довольно внушительного стола, заставленного подсвечниками и всевозможными блюдами, источающими аппетитные ароматы. Элегантный, но небрежный. Смоляные локоны легкими волнами ложились на кафтан из серебряной парчи, из-под отложных шелковых манжет пенилось тончайшее кружево сорочки.
— Ты не пожелаешь мне доброго вечера?
Амели опустила голову:
— Доброго вечера, мессир, — голос осип, вырвался жалким бормотанием.
Колдун махнул рукой, и Гасту поспешил покинуть салон.
Амели сидела прямая, напряженная, смотрела на свои посиневшие ногти и молилась святому Пикаре. Колдун не обращал на нее внимания, что-то подцепил с позолоченного блюда, положил себе в тарелку, хлебнул вина из хрустального бокала. Наконец, долго смотрел на Амели, прищурившись, отбросил вилку:
— Тебе что-то не нравится? — он откинулся на спинку стула и нервно барабанил тонкими пальцами по белоснежной скатерти. Перстень с огромным синим камнем искрил так же ярко как и его глаза.
Амели опустила голову еще ниже:
— Нет.
— Что «нет»?
— Мне все нравится.
Колдун подался вперед и придирчиво окинул взглядом ее простое суконное платье практичного бутылочного оттенка. Унылое платье, но при безденежье платье должно быть практичным.
— Как ты посмела выйти к ужину в этом рванье?
Это было справедливо: скромный туалет казался неуместным, но другого попросту не было. Но, посмела? Уму непостижимо!
Амели вскинула голову:
— Потому что нет другого, мессир, — в такие моменты страх отступал, хотелось запальчиво наговорить с три короба. — Я могу уйти и не омрачать ваш ужин, — она на миг встретилась с синевой чужих глаз и тут же опустила голову. Глупость. Какая глупость! Нельзя возражать. Но как же это сложно…
— Сидеть.
Так отдают приказы собаке. Демон говорил, что колдун не терпит возражений. Амели до боли сжала кулаки и опустила голову еще ниже.
Колдун взмахнул кистью, между пальцев пробежал юркий синий огонек, и Амели вздрогнула, увидев, что зеленое сукно сменилось травчатым лазурным бархатом. На вставке лифа зажглась россыпь жемчуга и прозрачных голубых камней, похожих на аквамарины. Она неосознанно коснулась пальцами дорогой отделки и осмелилась поднять глаза.
Колдун усмехнулся уголком губ, он казался довольным:
— Теперь ты похожа на женщину, достойную сидеть со мной за одним столом.
Прозвучало пренебрежительно. Но теперь больше всего хотелось заглянуть в зеркало — самое естественное желание женщины, примерившей новое платье. Хороша ли она? Амели лишь вновь опустила голову и придвинула серебряный кубок, пытаясь поймать свое отражение в начищенном до зеркального блеска боку, но увидела лишь искаженное лицо и цветные пятна. Она оставила кубок и вновь спрятала руки на коленях, чувствуя, что теперь щеки пылали.
Колдун вернулся к блюдам, но через несколько минут вновь отстранился и постукивал по фарфору кончиком вилки:
— Почему ты не ешь?
— Я не голодна, мессир.
— Врешь.
Он прав. Амели умирала от голода, но в присутствии колдуна кусок не лез в горло, а приборы дрожали в руках.
— Ешь, — он пристально уставился, буравя синими глазами.
Если бы колдун предстал в облике старика, Амели бы уже чувств лишилась от страха. А может, напротив, все было бы проще… Не было бы этого недопустимого постыдного трепета. Он будто забавлялся. Сейчас вновь постоянно казалось, будто он ее раздевал. Одним лишь взглядом: крючок за крючком, булавку за булавкой, шнурок за шнурком. Это новое платье будто неумолимо сползало с плеч под его невидимыми пальцами. Амели взяла вилку, подцепила кусочек тушеной оленины, положила в рот и проглотила, не жуя, не чувствуя вкуса. Бросила вилку и закрыла лицо ладонями:
— Прошу, мессир, отпустите меня домой.
— Меня зовут Феррандо.
Хорошо, пусть так:
— Господин Феррандо, отпустите меня домой.
Колдун какое-то время просто смотрел, снова постукивая вилкой по хрустальному бокалу. Этот звук действовал на нервы, как капающая в гулкий чан вода. Наконец, поднял бровь:
— Это еще зачем?
Странный вопрос. Амели отняла руки, посмотрела через стол, через ровное колдовское пламя свечей:
— Затем, что я хочу вернуться домой. К родителям, к сестрам. Разве это кажется странным? Неужели это странно?
