Лучше было об этом не задумываться.
В тот момент я понимала только, что этот человек далек от понятия «хороший», и это мало добавляло энтузиазма для того, чтобы попытаться вылечить его.
До этого момента я вылечила зайца. Лису. Подкармливала лосей зимой. Грела и спасала снегирей.
Но еще ни разу не пыталась поставить на ноги преступника.
Смотрела на него и понимала, что не прощу его смерть.
Не потому, что было жаль его, нет.
Просто с мыслью о том, что я допустила чью-то погибель, мне потом предстояло жить и мучиться до своей смерти.
Не я дала ему жизнь, не мне было решать, когда и как он умрет.
— …Это будет сложно, — пробормотала я, с тоской думая о том, что где-то в лесу меня ждет раненый медведь, а теперь я не могла оставить этого человека, чтобы помочь тому, кому хотело помочь мое сердце совершенно искренне.
Нужно было собрать волю в кулак и просто действовать.
Для начала его нужно было как-то обмыть, чтобы понять степень и количество его ран и отчего он был настолько слаб, что даже потерял сознание.
Только судя по тому, СКОЛЬКО грязи было на этом мужчине, проще было протянуть в дом шланг и шоркать его половой щеткой.
Но, чтобы он при этом не околел и ко всему прочему еще не простудился, для начала нужно было что-то решить с дверью.
Поднять я ее не смогла.
Но чтобы холодный ночной воздух не так легко и запросто входил в дом, занавесила вход несколькими одеялами, вернувшись к тому, кто продолжал лежать на полу, тяжело дыша.
Касаться его было самой настоящей мукой.
За своим страхом и ненавистью к мужчинам я не видела ни красоты его тела, ни того, как оно сложено.
Думала только о том, что он просто огромный.
И что против такого ничего не поможет, потому что даже не самый большой и внушительный по размерам мужчина способен сотворить много зла, а ты не сможешь с этим ничего поделать только потому, что будешь до нелепого слаба.
Набрав в таз теплой кипяченой воды, я протирала мужчину тряпкой, стараясь не разбудить его от этого жуткого сна, потому что меньше всего хотела общаться и уж тем более смотреть в его глаза.
Но по мере того, как грязь смывалась, я начинала хмуриться все сильнее и сильнее.
Вода в тазу становилась алой. От крови.
Он был просто весь в крови!
Словно искупался в страшном кровавом источнике.
Сомнений не было, кровь была его — и теперь я не понимала, как он не умер ранее от такой страшной кровопотери.
Вторым жутким откровением, от которого у меня прошел мороз по коже, было то, что, кажется, его мучили.
Возможно, даже пытали.
Как я это поняла?
По мере того как кожа становилась чистой, проступало все больше и больше ран.
Одни были резаными, с ровными краями и запекшейся кровью, словно мужчину высекли.
От порезов ножом или чем-то острым таких ран не будет.
Другие выглядели проколами, края которых хоть и были крошечными, но кожа вокруг стала синевато-багровой от воспаления. Очевидно, что они были очень глубокими.
Но самыми страшными были те, что я обнаружила на спине и даже на голове, где его черные волосы были выстрижены полосой: глубокие, словно послеоперационные, но не просто сшитые, а скрепленные железными скобами, которые обычно можно увидеть на мебели.
А еще между лопатками я обнаружила то, отчего ком встал в горле.
Какое-то изображение. Странное, необъяснимое.
Это не была татуировка.
Скорее, шрам от ожога.
Так могло выглядеть только клеймо, которым прижигали кожу, оставляя след в виде шрама. Эта рана еще даже не затянулась, значит, это зверство происходило не так давно.
А еще два пулевых ранения. На спине, в области лопатки, и на ноге.
Жуткое зрелище.
Просто уму было непостижимо, что происходило с ним, и как с этим набором ранений он в принципе был способен двигаться.
Ушло пять тазов с водой, прежде чем я смогла обмыть его хотя бы отчасти, потому что с большим трудом смогла повернуть его на бок.
Он так и не приходил в сознание. Только дышал тяжело и хрипло.
А я кривилась от омерзения каждый раз, когда приходилось касаться его и видеть полностью обнаженным, но упорно делала то, что должна была.
Спасала. Как умела.
— Как же я смогу?..— выдох получился с дрожью, потом что теперь, видя все ранения, я понимала, что моих сил будет недостаточно, чтобы помочь ему. И тем более вылечить.
В нашей аптечке было много лекарств на все случаи жизни, но, черт побери, я не была даже медиком, чтобы сообразить, что именно ему дать, помимо обезболивающего и антибиотиков!
— …Куда…ты?..
Я дернулась всем телом, снова слыша его голос.
Такой низкий и необычный, что холодок пробегал по коже.
Он говорил словно с рычанием, произнося каждую букву как-то странно. Четко, правильно, но вместе с тем так, будто ему это было непривычно. Так обычно говорят иностранцы, пытаясь выговорить все, как их учили.
— За врачом. Я не смогу справиться одна!
Ведь был без сознания, но стоило мне только подняться на затекшие ноги и сделать шаг в сторону двери, как он каким-то чудом очнулся и даже смог заговорить.
— Никаких врачей!..
Вы только посмотрите на него!
Без пяти минут присмерти, а еще умудряется ставить мне условия!
— У тебя два огнестрельных ранения! И еще целый букет из того, что нельзя вылечить, протерев марганцовкой и залепив лейкопластырем! А я не медик! Я даже таких ран не видела!
— Никаких, мать их, врачей!
Он рычал.
Рычал!
Указывал мне, будучи не в состоянии не то что подняться,
