– На гербе Великого Хана, отца моей бабушки, был сокол, – пояснила Ниоба, с недоверием глядя на старуху. – А дедушку называли серебряным царевичем, он обнаружил серебро в Верестаге и организовал его добычу.
– Серебры её крылья, да обагрены они кровью.
«Что-то я уже не рада, что встретила людей, – подумала Ниоба. – Могли бы и дальше идти по степи. В конце концов, пращой набить дичи…»
Стадо возвращалось домой. Свистом и щелчками плетей мужчины загнали коров в загон. Коровы оказались мельче тех, что она видела в Кондоме, но при этом шерсть длиннее, и рога изогнуты иначе.
Вся семья собралась вокруг чана с кашей, а гостьям выдали по плашке, куда щедрой рукой навалили желтоватой крупы с зеленью и кусочками вяленого мяса. Варево горячее, пряное от трав и острое. Ниоба с трудом удержалась, чтобы не скривиться. Она предпочла бы обойтись молоком, в идеале козьим, и хлебом. Даже голод не заставил бы её съесть это.
Бабка пристально посмотрела на неё, и девушка сунула ложку варева в рот. По каким-то своим причинам старуха решила утаить истинное значение её фамилии от домочадцев. Давать ей повод изменить своё решение Ниоба не хотела.
Тиш толкнула её в бок, привлекая внимание:
– Спроси их про следы.
– Следы?
Заметив перешёптывание, на них стали коситься.
– Следы у палатки в первую ночь.
Перемешивая варево в тарелке, Ниоба рассказала о следах босых ног, что они обнаружили. Рассказ произвёл неожиданное впечатление. В юрте стало тихо. Некомфортно тихо.
– Степь уберегла вас, – ответила старуха раньше, чем кто-то успел что-то сказать, и остальные заметно расслабились.
– Так что это было? Нам не показалось?
– Царские породили зло, и оно бродит по Степи, не щадит никого, – туманно отозвалась старуха, а остальные уставились в тарелки.
– Так что это было? – продолжала вопрошать Ниоба.
– Никто не знает, – отозвался один из мужчин. – Никто не видел их, а кто видел – ушёл с ними.
– Не стоит поминать нечистых на ночь глядя, – хмуро оборвал его глава семьи. – Расскажите лучше о своих путешествиях.
Напряжение ушло не сразу, но еда и тепло сделали своё дело, и разомлев, все с любопытством слушали рассказы Ниобы. Наибольший интерес они проявили не к Кондоме с университетами, Академией и библиотеками, а к горам. После выпускного Ниоба сбежала в горы и провела там так много времени, что многие знакомые стали думать, что она уже не вернётся.
Она была рада вспомнить то славное время. Когда после тяжёлого и долгого подъёма падаешь на мелкую жёсткую траву, а под ногами плывут облака. Перед тобой в синей дымке простираются горы, слишком низкие, чтобы обзавестись снежными шапками. Целый мир лежал у её ног. Разве можно подобное забыть?
Перед тем как все разбрелись спать, Ниоба по просьбе Тишины спела. Она опасалась, что без Таланта её голос окажется недостаточно хорош. Холодный воздух и отсутствие практики, с толковым наставником, не идут на пользу связкам. Но голос не подвёл. Едва подхватив мелодию, она позволила песне увести себя далеко от юрты, Степи, холода, проблем и смерти. Туда, где даже Луна не смогла бы до неё дотянуться.
Глава 8. Ниоба Верес
Пастухи заверили, что не видели одинокого путника, что шёл за девушками.
Утром их отвезли на станцию. После долгого пути через степь и ночи на шкурах Тиш вся чесалась. Пришлось немного пересмотреть свои планы и посетить местную баню.
– А мне здесь нравится, – разглядывая себя в крохотное карманное зеркальце, Тиш наблюдала, как Ниоба наносит разведённую хну на её отросшие волосы. – Домики красивые, все эти резные украшения. Всё чистенькое, побеленное.
Ниоба улыбнулась. Мандагар принёс на земли Великой Степи не только своё верование, но и много дерева. Насадили заградительные линии от ветра, рощи вдоль рек, чтобы укрепить берега, разбили сады, а дальше природа справилась сама. В Верестаге, особенно вблизи степи, не встретить деревьев старше сорока лет, но и тех достаточно, чтобы начать обживаться.
Мандагарцы, в отличие от степняков, народ оседлый, потому, приехав на новое место, немедля начали его облагораживать, согласно собственным понятиям о красоте. Вокруг бани, что представляла собой барак с огороженной территорией пруда на заднем дворе, тянулись к небу алые георгины и золотые зонтики рудбекии, делая даже самый пасмурный день немного ярче.
Здесь идолов вырезали из дерева и украшали ими дома. Триединая церковь отрицала существование духов и мелких божков. На коньки в виде лошадиных голов, смотрящих в разные стороны, фигуры животных на наличниках, то и дело появлявшихся на домах, триединая церковь смотрела сквозь пальцы. Предпочитая счесть это частью культуры.
Станция представляла собой небольшую деревеньку, выросшую между железной дорогой и быстрой речушкой. Поезда останавливались, чтобы остудить котел и пополнить запас воды. Маленькие аккуратные домики окружали единственную площадь у вокзала и могли удовлетворить все потребности путешественников, застрявших на несколько часов у края Степи.
Девушки немедля воспользовались баней, после долгого пешего перехода горячая вода – величайшая благодать. Приведя себя в порядок, наведались на веранду, где под раздуваемым ветром тентом, местные устроили летнюю кухню. Тиш поедала горячее позабыв о манерах, на неё косились, но больше с любопытством, нежели с осуждением.
Сидя рядом, Ниоба крутила на запястье браслет, оглядывая площадь. Ей не давал покоя человек, что шёл за ними в Степи, не приближаясь и не отдаляясь. В любом случае благодаря помощи степняков они сбросили преследователя со следа.
Утром, пыхтя паром, поезд двинулся с места и увёз девушек в столицу. Пока Тишина, прилипнув к окну, с жадностью всматривалась в каждый кусочек новой страны, Ниоба всё глубже погружалась в задумчивость. Несмотря на просьбы сестры навестить их, Ниоба не хотела возвращаться в то место, что когда-то звала домом.
Сердце столицы выстроили из привозного светло-серого камня с багровыми прожилками. Ещё будучи ребёнком, Ниоба слышала перешёптывания слуг, что говорили о красных крапинках не иначе как о последствиях добычи камня. Они с сестрой боялись касаться стен, чтобы не запачкаться чужой кровью.
Столица сильно отличалась от всего виденного ими ранее. Дедушка из опального царевича превратился в одного из Великих князей и постарался оставить после себя великое наследие, в виде города. Даже не так – Города! Ровные, словно линейкой вымеренные, улочки, прямые дороги и чёткая карта расположения домов.
Ниобе нравилась эта геометрическая выверенность, широкие тротуары, закрытые брусчаткой и строгое изящество построек. Тут и там во дворах покачивался на ветру вереск, как дань уважения Степи, у которой люди забрали территорию. Вереск был везде. На шляпках дам, в петлицах костюмов, им украшали коляски и сбруи коней.
Заселившись в гостиницу, они сходили на почту за вещами и вечер посвятили превращению из пеших путешественников, что пересекли Степь, в городских обывателей. Грубая шерстяная одежда осталась лежать на дне сундуков, а на свет вытащили тонкие хлопковые сорочки, шёлковые чулки и платья. Расстелив на столе подъюбник, Ниоба поймала завистливый взгляд Тишины. У той на кровати лежали панталоны и синий прогулочный костюм. Ниоба с удовольствием обменяла бы корсет и турнюр на добротные брюки и свободную рубаху.
Укладываясь спать, Ниоба опасалась, что будет скучать по вою ветра и крикам ночных птиц, но едва голова коснулась подушки, как она провалилась в темноту.
– Проснись, проснись!
Вздрогнув, Ниоба резко села, выхватив нож из-под подушки. Приложив палец к губам, Тиш стиснула её запястье и потянула за собой. Подкравшись к окну, стараясь не трогать шторы, они выглянули наружу. На соседней крыше что-то шевельнулось.
– Быть может, коты, – с сомнением произнесла Ниоба, понимая, что ситуация начинает попахивать паранойей.
