понимает, что все получилось.
— Оминис? Все хорошо? — повисшая внезапно тишина заставляет волноваться, но тут же Элис чувствует, как колышется вокруг пространство.
— Да… просто… — Оминис хватает ртом воздух, а подходящие слова теряются за ненадобностью. — Тут так ярко и… волшебно. Мир и впрямь… таков?
Привыкшая к нему с рождения, Элис не может представить, каково увидеть свет впервые. Насколько это может быть захватывающе или даже страшно. Все еще держа её за руку, Оминис беспокойно оглядывается и делает первые шаги. Улыбка рвется с его губ — она слышна сквозь удивленные возгласы, читается в порывистых движениях, которые он зачем-то пытается сдерживать.
— Тебе нравится? — спрашивает Элис, все еще пытаясь привыкнуть к чужому голосу внутри себя. — Я долго выбирала место для этого момента.
Чтобы отыскать эту поляну, пришлось облететь всю округу, заглянуть едва ли не в каждую пещеру и рощу. Сюда ее привели мотыльки — следовали на зов магических фонариков, развешенных на единственном дереве. Форма и вид насекомых менялись в зависимости от времени суток, так же как и цвет фонарей. Сейчас, в жаркий полдень, они должны быть зелено-оранжевыми, отливающими золотом, а мерцающий свет розоватым, едва-заметным, но в то же время создающим непередаваемую атмосферу.
Может, тот, кто создал это место, хотел привлечь болтрушаек — они слетались сюда отовсюду, а может, это был тихий уголок для созерцания окрестных видов. Элис даже не пожалела больше получаса времени, которые уйдут на дорогу до Хогварста, впечатления Оминиса, все еще прерывисто дышавшего в метре от нее, несомненно того стоили.
Пока он шуршит опавшими листьями, оглядывая все вокруг, Элис пытается собраться. Она так долго к этому готовилась и все равно, новое тело непривычно, как и новые впечатления. Слишком много звуков, запахов еще больше. Осенний ветер с привкусом тыквы — в преддверии Хэллуина поля усеяны ею, высушенная на солнце трава, примятая их неосторожными шагами. А еще её собственный запах. Едва уловимый парфюм, привезенный из дома, звучит совершенно иначе для Оминиса. Пожалуй, только в его теле она может осознать, насколько это колкий аромат. И если Оминис — это холодный лес после дождя, то она — хлесткие терновые заросли. Смородина и ежевика в окружении шипов, кисло-сладкие ягоды, до которых нельзя дотянуться без боли.
— Я так выгляжу? — пальцы Оминиса внезапно оказываются на её щеках, поворачивают голову, будто он позабыл, что делает это чужими руками.
Её руками! Манящие дикие ягоды смешиваются с терпкостью колючих листьев, оседают на языке, сбивают дыхание. Нет же, вовсе не она, а тело Оминиса реагирует на каждое прикосновение, сладостным эхом отзывается внутри, заставляет тянуться навстречу. И это случайное открытие настолько смущает, что Элис начинает затягивать галстук, пытаясь совладать с собой, и едва не сдается, когда теплые пальцы проводят по шее, неприкрытой ни воротом рубашки, ни мантией. В отсутствие зрительных образов любое касание становится нестерпимо-волнительным и одуряюще-опасным.
— Прекрати, — едва выдыхает она, чувствуя, как теряет контроль над чужим телом.
— Элис… — Оминис замирает перед ней, даже не понимая, что происходит, его удивляет совсем другое, — ты говоришь на змеином языке. Впервые слышу его и не понимаю.
— Я даже не заметила разницы, — притягивая чарами недавно брошенную мантию, Элис спешит накинуть её на плечи и отойти. — И если я могу говорить со змеями, то ты… сможешь увидеть древнюю магию, — эта мысль невероятно радует, поскольку никто, исключая давно почившего Рэкхема в портретной раме, никогда не видел того же, что и она.
— В первую очередь, я хочу увидеть тебя, и только потом твою магию, — говорит он, и Элис снова не знает, как реагировать. — Надеюсь, ты взяла с собой зеркало, — удивляет, что сам не взял, если это намерение так легко пришло ему в голову.
Маленькое карманное зеркальце находится далеко не сразу, Элис нечасто им пользуется. С трудом она представляет, как в него можно разглядеть что-то помимо цвета глаз, но Оминис не теряется и мгновенно увеличивает его в размере заклинанием. Пока он крутится, пытаясь разглядеть себя, Элис пытается не думать о том, касается ли он её тела точно так же как собственного.
— Ты красивая, — говорит Оминис тихо, возвращая зеркало в исходную форму.
Она не спорит, хотя смутилась бы, скажи ей об этом кто-то другой. Но попробуй объяснить тому, кто едва увидел свет, что понятие красоты субъективно, и почти любой человек с удивительным рвением ищет в себе изъяны. Сейчас Оминис все считает красивым: её, небо, птиц, каждое проявление этого мира. Он еще не знает, как уродливы бывают поля битв или изувеченные капканами звери. Пусть хотя бы ненадолго это останется таковым.
Элис наощупь находит сумку и достает ворох свитков и бумаг. Пора бы им начать осваивать то, ради чего все затевалось, пока она еще способна думать о чем-то кроме самого Оминиса.
— Святой Мерлин, — он шуршит пергаментами, перебирая её работу за несколько недель, — тут материала на десяток докладов.
— Просмотришь на ходу, — она берет в руки палочку и собирается спускаться к Хогвартсу. — Профессор Шарп, наверное, уже заждался.
Учитель зельеварения и впрямь ждет их: нетерпеливо постукивает по столу, как только они появляются в дверях, и сразу же начинает измерять им обоим давление и пульс, поскрипывая пером в записной книжке. Задает вопросы, чтобы проверить подлинность эксперимента, и Элис замечает в его голосе нотки гордости. Пока Оминис — обычно не слишком эмоциональный по своей природе — взахлеб рассказывает свои впечатления, Элис хочется только улыбаться.
Большую часть оставшегося времени они проводят в Крипте, оттачивая понимание волшебных щитов, стихийных заклятий и невербальной магии, а в конце, когда сил почти не остается, Элис показывает оранжерею, потому что если что и получается у Оминиса хорошо, так это управляться со злобными растениями. Вид тентакул приводит его в полный восторг, и Элис спешит увести его оттуда, пока они не потратили остатки драгоценных минут на мандрагору и капусту.
— У тебя еще что-то запланировано? — устало спрашивает Оминис.
— Подарок для тебя, — в полной темноте Элис едва находит тайный проход через заброшенную оранжерею: никаких разросшихся чудищ тут больше нет, теперь это просто затхлый подвал, ведущий наружу.
— Подарок? — переспрашивает Оминис, и Элис хочет провалиться на месте.
Сплетенный вручную браслет от Анны принес их фамильный сычик пару дней назад, и пока Оминис читал письмо за завтраком, в котором она поздравляла его с семнадцатилетием, Элис… бессовестно читала вместе с ним из-за плеча.
— Клянусь, больше не буду так делать, — признается она в собственном наваждении, и это правда — разве Оминис не заслуживает доверия?
— Элис, если ты
