нарядов. Я потратила полдня на чистку и починку того, что выбрали ваши учителя. Так что держи свои возмущения при себе, или я прикажу выпороть тебя после пира и не позову лекаря до утра. – Трясущимися руками Фигг откидывает с потного розовощекого лица пряди волос цвета соли и перца.
Должно быть, она сегодня недостаточно выпила – обычно алкоголь делает ее менее раздражительной – или, возможно, все дело в суете вокруг гостей и того, что они собираются делать в течение следующих нескольких дней.
Снаружи поднимается ветер, и сложенные стопки чего-то, похожего на шелк цвета полуночи, дрожат, а на блестящую поверхность элегантной ткани сыплются песчинки. Я никогда не видела ничего настолько богатого и безнадежно печального, учителя никогда не выдали бы рабам клинка ничего подобного, но я насчитала восемь стопок ткани, и я знаю, во что мы будем одеты сегодня вечером.
Вдруг Вилик бьет меня по затылку, и я тут же отворачиваюсь от пышных шелковистых одеяний и смотрю прямо перед собой – я знаю, именно этого она и хочет. Она цыкает и ворчит от досады, что ей приходится разбираться с моими густыми локонами, но приказ начальства не позволяет ей остричь меня, как раньше, когда я только приехала сюда.
– Думаю, сегодня сделаем что-то другое… что-то особенное для праздника, – заявляет Вилик, и я напрягаюсь, когда она начинает зачесывать мои волосы назад.
Ее жестокие, черные глаза-бусинки сидят над длинным крючковатым носом и изучают меня. Губы у Вилик тонкие, их едва ли можно назвать губами, и они кривятся в улыбке. Но в ней больше угрозы, нежели веселья – угроза сочится из ее серой кожи и мрачных черт лица.
– Нет нужды так переживать из-за меня, – процедила я и поморщилась от отчаянных ноток, послышавшихся в моем голосе. – Боевых косичек более чем достаточно, как и всегда. – Я смягчила голос, надеясь, что не усугублю ситуацию: кажется, звучала я так, будто пытаюсь командовать ею.
Некоторое время Вилик молчит, а затем хватает прядь волос и принимается заплетать косы, и я немного расслабляюсь.
– Глупости, – воркует она, но в голосе ее звучит злоба. – Ты должна быть особенной сегодня вечером; все девушки должны. Ты слишком долго была неограненным алмазом, Осет. Пришло время начистить тебя до блеска, показать членам Орденов – пусть видят, какой скот вырастили в нашем Приюте.
После ее заявления я закрываю глаза и сосредотачиваюсь на дыхании. Вилик наказывает меня, подставляет меня наихудшим образом, и я хочу выхватить гребень из ее рук, чтобы вонзить его ей в глотку.
Быть талантливой – это проблема. А быть при этом симпатичной – еще хуже. Этих двух качеств слишком много для одного, и другие будут подставлять вас, чтобы увеличить свои шансы. Если выставлять напоказ и красоту, и таланты, можно оказаться в месте хуже рынка наемных убийц. А я ведь едва избежала торговцев телом. Тиллео думал, что это я убила Дорсина, иначе я бы сюда никогда не попала – и с тех пор я отчаянно боролась, чтобы остаться здесь.
Я никогда не была лидером, но и не была самой слабой из всех – всегда старалась держаться середнячком. Не блестяще, но достаточно, чтобы дожить до Торгов. Достаточно, чтобы меня купил какой-нибудь Орден… за разумную цену – чтобы мне не пришлось потратить всю жизнь на то, чтобы расплатиться с ним. Цену, которая однажды позволит мне попробовать свободу на вкус – пусть и после того, как моя кожа пропитается кровью других фейри, на моем лице появятся морщины, а я стану мучиться болью в ногах.
Я мечтаю об этом дне, и представляю вкус свободы на языке, смакую его.
Это то, что помогает мне проживать день за днем в этой раскаленной солнцем адской дыре.
Когда-нибудь я обрету свободу.
Вилик сильно дергает меня за волосы – я шиплю и наклоняю голову так, как она хочет. Мерзкая пикси просто могла бы сказать мне, что нужно делать – видят звезды, ей всегда есть, что сказать, – но нет, она наслаждается своей властью, пока мы сидим перед ней на табурете.
Я хочу прикончить ее, но лишь представляю, как бы использовала ее собственные орудия пыток, вроде этого гребня, пока она вырывает им волосы у меня из головы. Нам приходится заплетать косички каждую неделю, и я даже рада, что у меня так много волос – иначе после встреч с Вилик я бы выглядела такой же ощипанной, как Кин и Энси. Конечно, я хочу, чтобы цена моей свободы была пониже, не настолько, чтобы попасть черт знает к кому.
Вилик приглаживает мои волосы с помощью какого-то крема – раньше она его никогда не использовала, – а затем заплетает толстую косу и перекидывает ее на сторону, словно ободок. Затем с другой стороны она заплетает еще одну косу и перекидывает ее через «обруч» крест-накрест и скрепляет заколкой. Оставшиеся волосы спадают каскадом на спину, и Вилик сушит их, мучительно крутит и тянет, пытаясь придать желаемую форму.
Вилик продолжает работать, а по спине у меня ползут мурашки. До этого она только раз действительно приложила усилия, чтобы я выглядела особенной.
Эти воспоминания всплывают неожиданно, заставляя мое сердце забиться чаще. На лбу выступают капельки пота. Я закрываю глаза и думаю об утренней тренировке, делаю все возможное, чтобы отогнать мысли о том дне подальше. И мне плевать, насколько все, что происходит сейчас, напоминает тот день из моего прошлого, я наотрез отказываюсь открывать этот ящик Пандоры и вновь разглядывать свои шрамы.
Входят Тария и Орит, и, пока они ждут своей очереди в пыточную Вилик, Фигг читает им нотацию об одежде, что выбрали для нас учителя.
Еще несколько рывков – и Вилик с помощью магии вынимает из-под меня табурет, и я едва не шлепаюсь на пятую точку. Наверняка она должна быть осторожнее, раз имеет дело с фейри, которых учили убивать без сожалений, но Вилик, должно быть, мечтает умереть.
Может, когда я наконец-то обрету свободу, я приду и воздам этой пикси по заслугам за все эти годы? Но Вилик лишь ухмыляется в ответ на мой взгляд, ее тусклые темные глаза обещают больше боли в следующий раз, когда я окажусь в ее власти, но мучения на стуле Вилик для нашей группы рабов клинка скоро закончатся, и мы обе это знаем.
Тария что-то говорит Орит, и та в ответ хмыкает. Маленькая охотница смотрит на подругу, в ее карих глазах вспыхивает обида:
– Они не просто так приходят на все Торги, – защищается Тария. Ее кожа настолько темная, что на ней не видно румянца, но я подозреваю, что
