Фоукс убила его сотню раз за то время, и воскресила.
"Моя девочка", — подумал с облегчением, когда она зашевелилась.
Она не могла сдаться. Потому что это Фоукс.
Она никогда не сдается.
Теперь важно другое.
Мама поднялась, села, по-прежнему держась за голову. Отпечаток боли на ее лице остановил сердце на несколько ударов.
Он должен убедиться, что ему не кажется. Что он не выдал желаемое за действительное. Что это на самом деле настоящие эмоции.
Обнял ее лицо дрожащими ладонями, приподнимая голову.
Ему необходимо увидеть ее глаза.
Сейчас.
— Посмотри на меня, — попросил, выдавливая слова из пересохшего горла.
Она перестала кривиться от неприятных ощущений, словно услышала нечто очень важное, мгновенно перекрывшее все остальное.
Ее веки поднимались томительно медленно.
Он не дышал, напрочь забыв как это делать. И захлебнулся собственным вдохом.
Они живые.
Ее глаза.
В них пробился слабый блеск. В них виделось узнавание.
Они метались по его лицу, расширенные до боли. Непослушные руки дотронулись до его щеки.
Зажмурился, сглатывая то, чего нет.
Ее ладони.
Теплые, мягкие. Такие, какими он их запомнил. И даже не мечтал когда-то вновь почувствовать.
— Шам?
Вздрогнул от ее наполненного недоверием и счастьем голоса.
Посмотрел на нее, собирая в себе остатки сил. Не замечая, что стоит на коленях.
В голове отчетливо прозвучал презрительный голос отца: "Слабак!"
Отогнал его, не собираясь слушать ублюдка в собственной голове.
— Шам, — выдохнула мама, беспорядочно касаясь его волос, щек, ушей.
Ее губы растянулись в неуверенной улыбке, словно она забыла, как улыбаться.
Она забыла.
В большие зеленые глаза быстро набежали слезы, скатываясь по щекам тонкими дорожками.
Он улыбнулся. Искренне.
Она плачет. Она улыбается.
Она живая.
Она снова чувствовала. Испытывала эмоции.
Она узнала его.
Узнала маленького мальчика, проводившего бесконечно долгие дни в бессмысленных рассказах, когда она уже не узнавала его. В попытках докричаться. В надежде увидеть хоть что-то в ее глазах.
Она видела, как он рос, но не понимала этого. Не осознавала. И теперь эти моменты медленно выплывали. Всплывали на поверхность и она могла их уловить. Увидеть заново.
— Шам! — ее тонкие руки обвились вокруг его шеи, притягивая к себе.
Кладя подбородок на плечо, обнимая крепко.
Закрыл глаза, обхватывая ее спину. Чувствуя, как ее сотрясают рыдания. Слезы печали и радости.
Настоящие.
Сотни натянутых внутри него пружин с треньканьем оборвались. С противным звуком сорвались струны на адовой гитаре. Слегка ослабляя напряжение. Немного, но этого достаточно, чтобы впервые вдохнуть свободно. Рядом с ней. Без затягивающихся цепей на легких.
Он не позволял себе мечтать когда-то почувствовать ее объятия снова.
Запрещал себе думать об этом. Не разрешал погружаться в пустые иллюзии.
И вот он снова — спустя гребаную вечность — обнимал ее.
Живую.
Монолитная плита разломилась пополам, освобождая его от своего груза. Перестав давить на плечи и спину.
— Прости меня, — отчаянный шепот врезался в уши.
Он распахнул глаза, не веря в услышанное.
Отстранился, заглядывая в блестящую от слез зелень.
— Ты не виновата, — покачал головой уверенно. — Слышишь? Ты ни в чем не виновата.
Тонкие пальцы цеплялись за его плечи, дрожа от сдерживаемых рыданий.
Нет. Она никогда не будет извиняться за этого ублюдка.
Никогда.
Он должен просить у нее прощения. Умолять. Ползать на коленях.
Только он никогда его не получит.
Никогда.
Такое не прощают. Не забывают. Не списывают на "ошибки молодости".
Он ничем не оправдается.
— Я должна была догадаться, что он задумал, — она прикрыла веки от болезненных воспоминаний.
Хотелось разорвать отцу глотку. Вырвать сердце.
— Ты не знала, что он конченная мразь. Не смей себя винить.
Прижал ее к себе с щемящей тоской в груди. Гладя по голове, как когда-то делала она.
— Воздаяние будет жестоким.
Обещание не только себе. Но и ей.
Конечно, она не захочет этого. Только ей еще предстоит узнать, каким вырос ее сын. И что он не отступится от своего.
Когда придет время, он отомстит.
Уничтожит его империю криспи. Уничтожит Армера Дейвила.
Ждать осталось недолго…
А пока надо увести отсюда мать. Спрятать в надежном месте. В безопасности.
— Пора уходить.
Шам поднялся, утягивая ее за собой.
Непонимание в глазах, но она смолчала. Не торопилась с вопросами, и этим облегчила задачу.
Молча взялась за его руку и пошла следом, безоговорочно доверяя свою жизнь сыну.
Ее ладони дрожали, когда она оглядывалась по сторонам на запертые двери. Видела, что стало с поместьем. Во что оно превратилось.
Они спустились по лестнице. На последних ступенях Шам остановился, из-под полуприкрытых глаз смотря на трех охранников.
Папаша все же призвал своих шавок.
Вовремя ушли Майлз и Фоукс. Следить за безопасностью всех у Дейвила бы не хватило сил.
В руку вцепились пальцы матери. Она и без того напугана, а эти кретины добавили стресса.
— Зашли поздороваться? — бросил бесцветно.
Его не запугаешь количеством идиотов на квадратный метр.
— Мы не можем вас пропустить, — один вышел вперед. — Она останется в поместье.
Указал ему за спину.
Что?
После всего лютого говна, через которое он прошел за один только гребаный день, ему указывает безмозглый щенок отца?
— Ты охуел, родной?
Возможно, они хорошие бойцы. Он не исключал этого.
Один нюанс — их не растили в боли, взращивая все самые жестокие качества. Ему плевать, сколько их.
Нет, он не всемогущий. Но кое-чему жизнь научила.
Пока недолгая, но очень насыщенная, жизнь.
Осторожно высвободил руку из захвата маминых пальцев. Сжал ее плечо, заглядывая в глаза.
— Стой здесь, хорошо?
Испуганный взгляд метался по его лицу, подливая масла в огонь желания раздробить кости трем придуркам.
— Не волнуйся, — усмехнулся в попытке приободрить ее.
Спустился на несколько ступеней, ожидая ответа на заданный вопрос.
— Вы уйдете один, — повторил тупица.
"Ответ неверный".
Шам никогда не прибегал к боевым кристаллам, кроме как на тренировках. Не было настолько крайних случаев, чтобы их использовать.
Пожалуй, пришло время.
Они не ждали, что он начнет с ними биться.
Неужели папаша не предупредил, что его сын силен и опасен?
Какое досадное упущение.
Они не успели среагировать, когда Шам активировал кристалл силовой волны. Дуболомов отшвырнуло в стену, выбивая из них болезненные стоны.
Хорошо приложило.
Достойно.
— Не дорос указывать мне.
И речь вовсе не о возрасте.
— Идем, — протянул маме руку, ожидая, когда вложит свою ладонь.
Она оглядывалась на медленно приходящих в себя мужчин.
Ей страшно, но не за себя.
Вышли на холодный ноябрьский воздух.
Темноту прорезал свет двух фонарей на фасаде. Их мощности достаточно для освещения территории рядом с поместьем, не более.
На середине пути до ворот услышал стук двери.
Обернулся через плечо и остановился.
Армер Дейвил. Оклемался от вечной боли?
— Шам, — неподдельный ужас в голосе матери добавил пару весомых пунктов к ненависти.
— Выйди за ворота и жди меня там, — попросил, стараясь придать голосу больше мягкости. — Оставайся за территорией, поняла?
Она боялась отпускать его руку.
Ей сложно осознать себя, понять, что происходит. Как и насколько все изменилось.
Ей придется учиться жить заново. В новой реальности.
— Верь мне, — добавил, отцепляя ее пальцы.
