Никки молчал до вечера, когда мы остановились в симпатичной деревушке. Раз тракт
пролегал неподалёку, то трактир тоже имелся, небольшой, но уютный и в это время года
нелюдный. Гонцу оказались рады, расспросили про новости из Мальтии, посокрушались,
что эти войны всю торговлю портят. Трактир держала семья купца средней руки –
подрабатывала, пока отец ездил по тракту из Мальтии в столицу и обратно.
Из болтовни купеческих дочерей – девиц на выданье, заинтересованно стреляющих в мою
сторону глазками – я узнал, что в соседнем Шлейпеге собираются сжигать чародейку.
Новость ошеломила – я сначала не поверил. Мало ли, что девицы наплетут. Услыхали,
сороки, вот языками и чешут. Но сам купец, бывший сегодня в этом Шлейпеге, рассказал, что да, отловили-таки гадину, опоили чем-то – теперь колдовать не может. А без
колдовства она – обычная баба. И сожгут её ровнёхонько в полночь, чтобы удача потом на
землю снизошла. Есть на Западе такое идиотское поверье про чародеев… Сожгут – и
делов с концом. Нечего, эти чародеи одно зло приносят, вон, вся торговля застопорилась, приличному купцу пошлины платить громадные приходится…
Я долго сидел потом рядом со спящим Никки в нашей комнате наверху и смотрел в
окошко на ползущую по небу луну. Положа руку на сердце, купец был прав. Если Элизы
не станет, моя страна никогда больше не будет в такой опасности. Проклятая армия, может, и не исчезнет, но, уверен, Арий придумает, что с ней делать. Зато новых армий нежити
никто больше не создаст. И Никки у меня никто не заберёт, и я смогу вырастить его
нормальным человеком. И бездна забери, мир без Элизы станет куда более приятным
местом. Живая чародейка снова убьёт моего короля, разрушит мою родину, прикончит и
меня заодно. И ещё сотни, тысячи людей. Хеления захочет мирового господства, и Элиза
ей его даст. Закончится всё это кровью и многими, многими смертями. Да, в конце концов
– она убийца, она чудовище, она зло, и то, что я люблю её – неправильно.
Да и не за этим ли я ехал на этот проклятый Запад?
- Папа? – шепнул Никки, и я, вздрогнув, повернулся к нему.
- Ты почему не спишь?
- Ты меня тоже убьёшь? Когда я вырасту – как мама. Ты и меня..?
Я сел рядом с ним, укрыл потеплее.
- Не говори глупостей. И спи, Никки, спи спокойно.
Он рассмеялся – странно-знакомым горьким, совсем не детским смехом.
- Правда, пап? Это я пока маленький нужен. Чтобы ты из меня делал, что хочешь? А потом
я всё равно стану как мама. Разве нет?
- Прекрати читать мои мысли.
Никки отвернулся, сворачиваясь в клубок.
- Не хочу с тобой. Я от тебя сбегу. К маме. Где она? Я не могу её дозваться, - он заплакал, тихо, и я отвёл взгляд не в силах смотреть на него.
- Никки.., - я запнулся. И что бы я сказал ему? Сынок, твоя мама должна умереть, чтобы
другие жили? Нет, я-то это понимал, и понимал, что поступаю правильно – я же видел, что
Элиза делает. Но как объяснить это пятилетнему ребёнку?
- А ты думаешь, ты хороший, да? – вдруг вскинулся Никки. – Ты сидишь здесь, пока маме
плохо! И ты всегда был где-то, но не с нами, пока нам было плохо! Это хорошо, да?! Это
что, правильно?!
Не помню, как я очутился на улице – душно вдруг стало, ужас. По-правильному, надо
было остаться с Никки, сказать ему что-нибудь умное – но когда я был силён в этом
«умном»? Да, он просто маленький ребёнок, который ещё ничего не понимает. Но поймёт.
Повзрослеет и поймёт. Должен.
Я поёжился, жалея, что оставил плащ в комнате. Снял бесполезные перчатки, подул на
закоченевшие руки – и наткнулся взглядом на браслет-талисман, который сплёл для меня
Рэй, и который я никогда с тех пор не снимал.
«Твой долг», - говорил Рэй на площади. Да, мой долг. Защищать короля и страну во что бы
то ни стало. Важно только это и ничего больше.
Я пожертвовал другом и сейчас пожертвую любовью. Так же правильно, так же будет
лучше? И Мальтия сейчас намного лучшее место, чем при старых аристократах, чем была
бы при Рэе. И мир без чародея, конечно, будет куда лучшим местом…
Бездна, ну почему я должен решать это?!
Густая тень метнулась через двор к стене дома – где было окно нашей комнаты. Я
проследил за ней взглядом: прыгнет? По стене полезет?
- Волк, - зачем-то позвал я, и тень замерла, а потом медленно приблизилась. Я заглянул в
глаза, такие же, как у Элизы, и силой ударил кулаком по мёрзлой земле. Да бездна же!
- Ты присмотришь за Никки?
Волколак по-человечески кивнул и, отвернувшись, полез по стене к окну.
А пошло оно всё в бездну! Свяжу её потом, заставлю клясться, не знаю – да хоть сыном
запугаю, но пусть живёт. Злая, жестокая, чудовище – она мать моего ребёнка. Я, бездна
забери, не хочу приходить к ней в склеп или на могилку и просить прощения! Я с Рэем
уже напросился.
И только я это решил, с души как будто камень упал. А значит, правильно всё – так
каждый храмовник скажет. Ну, вроде как, Визерий лёгкостью полёта души награждает,
когда к правильному выводу приходишь.
Не знаю насчёт души, но я летел в этот Шлейпег как оглашённый – пока дорогу в город на
заторили телеги да пешие и конные путники вроде меня. Всем, похоже, хотелось глянуть
на бесплатное представление. И у народа тут образовался внеочередной праздник. Народ
веселился, пил, орал, и я мог без всякого целителя предсказать, что добром это для них не
кончится.
Бурыша пришлось отпустить при въезде в город – он у меня умный, дорогу в трактир
нашёл. А мне пешему пробраться было легче.
Улицы, проулки, – всё кишело людьми, и я очень быстро понял, что таким макаром я к
главной площади и к утру не попаду. А луна уже почти над головой висела – полночь
близко.
Хорошо, что город был маленьким и дома низкие, близко-близко притулившиеся. Я,
правда, не один такой умный оказался – по крышам лезть, но народу здесь было ощутимо
меньше.
На меня кричали, звали, кто-то обнимал, кто-то предлагал чарку – я отбивался и рвался к
проклятой площади, слишком маленькой для такого скопления народа и для громадного
кострища с шестом посредине. Когда я, наконец, добрался, костёр уже зажгли – пламя
занялось под радостные крики, а потом и рёв толпы. Они ещё и камни кидали, но когда
огонь разошёлся, перестали.
Я расталкивал – локтями, ногами, кулаками. Кому-то врезал – началась давка, бедняга
