— О чём ты? — не поняла Ламия.
— Он где-то вот здесь умер? — Никандр указал на промежуток времени, где смерти стали более частыми.
— Да, — кивнула Ламия, отталкивая его и внося в список дату смерти сына. — Я не понимаю: ты думаешь он жертва проклятья или нет?
— Нет. Он ребёнок, из-за которого на тебя наложили проклятье.
— Что? — ошарашенно переспросила Ламия. — Как так? Он мой ребёнок.
— Я думаю, ты сама себя прокляла, — заявил Никандр. — Ещё когда рассказывала мне историю о его смерти, говорила о том, что заслужила проклятье. Жутко представить, что ты думала, когда это только случилось. Наверняка среди твоих слов проскочило что-то вроде «будь я проклята».
Ламия неуверенно покачала головой.
— Ты ненавидела себя, когда он умер? — спросил Никандр осторожно. Ламия замерла на мгновенье, а затем в ужасе прокричала:
— Конечно, ненавидела! Я его не защитила, да я его даже не любила! Не обнимала, не целовала, не вылечила, когда он заболел. Я до сих пор себя за это ненавижу!
— Пора простить себя, Ламия.
Она продолжала качать головой.
— Иначе никак.
— Я не могу, — попятилась она. — Я ужасный человек. Я предпочла трон и убийства собственному ребёнку. Я заслужила…
— Ламия! — возмутился Никандр.
Она пыталась себя простить каждый день. Она ходила в склеп и снова рыдала над гробом сына, она молила у него прощения, она пыталась смотреть в зеркало и не видеть в нём убийцу, жестокую мать, королеву, шагающую по головам, но у неё ничего не получалось. Она не могла себя простить. И не только за смерть первенца и темные чувства к нежеланному ребёнку, но и за убийства в начале своего правления, а также то, какие последствия они за собой повлекли.
Всю беременность Ламия делилась своими мыслями с мужем, тот её поддерживал как мог на расстоянии, но ничего не менялось. Так родился их второй принц Салий, а успехов в борьбе с проклятьем Ламия так и не достигла.
Шли месяц за месяцем. Дети росли, Никандр вновь обосновался в резиденции, вновь спотыкался на каждом шагу, но ничего не менялось, сколько бы Ламия ни кланялась гробу, сколько бы ни молила прощения, сколько бы муж ни убеждал её, что она невиновна в смерти сына и своих чувствах к нему, сколько бы ни заверял, что любой правитель почистил бы ряды придворных, которые пытались его убить.
Ратор рос не только здоровым, симпатичным ребёнком, унаследовавшим от родителей все самое лучшее, но и всеобщим любимцем. При чём обожали и баловали его не только в замке, но и во всем королевстве. Ему присылали подарки как аристократы, так и простой люд, за него молились и называли благословением. И Ламия замечала это даже несмотря на высокие стены замка.
И Ратор, и Салий быстро взрослели. Старший сначала невнятно забормотал, потом начал четче проговаривать слова, складывать их в предложения, задавать вопросы, отвечать. Он медленно, но начинал понимать смысл разговоров и то, что происходит вокруг, пока младший брат учился ползать, сидеть и ходить.
— Я принесу жертву, — в конце концов, заявила Ламия, когда узнала о третьей беременности от мужа и испугалась ничуть не меньше, чем первой.
— Чего?! — возмутился Никандр, играясь с младшим сыном, пока старший рисовал, сидя за материнским столом. Ламия стояла рядом с Ратором, наблюдала как он беспорядочно водит пером по бумаге и накручивала его волосы на палец, как и тогда, когда он был младенцем.
— Михлен сказала, что можно попробовать принести жертву. Тому, кто проклял, или самому проклятью. Думаю, драгоценностями не отделаться, надо что-то более существенное. То, что дорого для меня.
— И кого ты собралась приносить в жертву? — возмущенно и неодобрительно переспросил Никандра, наблюдая за тем, как Ламия смотрит на сына.
— Не кого, а что, — заявила Ламия. — Власть. Я принесу в жертву свою власть. В конце концов, если бы не она, я бы не стала убивать, я бы даже не тронула Тара, отца Дамия, я бы родила и вынуждена была бы стать ему матерью…
— И была бы всю жизнь несчастлива, — ревниво заметил Никандр.
— А сейчас я что ли очень счастливая? — возмутилась королева. — У меня два сына, скоро с большой вероятностью появится третий. Я рискую ими каждый день, когда держу около себя. Я боюсь их смерти, но расставания боюсь не меньше. А помимо этого, я рискую и жизнями ещё многих мужчин. Твоей в том числе… Я хочу избавиться от проклятья как никогда раньше!
— И что ты придумала?
— Я объявлю Ратора королем Салии. А…
— Что? — возмутился Никандр вскрикнув. — Ратор — наследный принц Шерана.
— Ты должен мне наследника, — напомнила Ламия.
— Наследницу, — поправил Никандр. — И вообще, я вернул тебе все золото, договор давно расторгнут. Забудь уже про него! Ратор — наследник Шерана, об этом всем известно.
— Мы не делали никаких заявлений.
— Да потому что этого не надо. И так все понимают, что мои сыновья — это принцы Шерана.
— Что значит «сыновья»? — начала злиться Ламия.
— То и значит, — резко перебил её Никандр. — Меня люди не поймут, если я заявлю, что мой сын — наследник Салии, а не Шерана. Точно также как тебя могут вздернуть за любой неверный шаг, и меня ждет расплата за ошибку! И без того никому в Шеране не нравится, что я женился на Ведьме, так теперь ещё и будут говорить, что я пляшу под её дудку, раздавая сыновей?
— Так, может, нам развестись, чтобы ты не был женат на Ведьме? — возмутилась Ламия.
— Ага, так, конечно, легче будет делить сыновей, — фыркнул Никандр уже спокойнее, подталкивая мяч Салию, который то неуверенно топтался на ещё слабых ножках, то опускался на пол и быстро полз следом за игрушкой. — Не придумывай, Ламия. Родится у нас девочка… — сказал он, недовольно поджав губы, и тут же скривился, не закончив предложение.
— И что? Мы посадим её на трон? Рамилия не хотела этого, — печально вспомнила королева. — А теперь и я не хочу дочь садить на трон. Не для девочки эта роль.
Никандр согласно кивнул.
— Но сына я не могу отдать на трон Салии. Пойми. Никого из своих сыновей — все они должны быть наследниками Шерана, чтобы моя власть, а потом и их, была крепка… Да и выделять никого не хочу. Ратор, тебе Шеран, Салий, тебе Салия, потому что с именем тебе не повезло? Это же мальчишки, они раздерутся.
Ламия устало опустилась на колени перед Ратором и заправила прядь его волос за ухо.
— Ну давай. Скажи это.
— Что?
— Нам уже сейчас трудно усидеть на двух тронах и не подраться, а дальше будет только хуже.
Никандр промолчал.
СПУСТЯ ДЕСЯТЬ МЕСЯЦЕВ…
Над именем третьего сына Ламия и Никандр раздумывали очень долго, потому что заготовленных заранее вариантов у них не было. Они хоть и подозревали, что будет мальчик, но надеяться продолжали на девочку.
— Назовем его Дамием, — в итоге решил отец, который прибыл в замок жены из своего королевства только спустя два месяца после того, как она родила.
— С ума сошёл? — возмутилась Ламия. — Я не назову новорожденного сына именем погибшего.
— Почему? Пусть парень переродится.
— Это плохая примета! — возмутилась Ламия. — Он повторит его судьбу.
— Брось. Ратор у нас уже есть. Бояться нам нечего. Наоборот, это покажет нашу силу — не побоялись дать это имя сыну. Будет твоей жертвой проклятью.
— Нет, Никандр, — категорично заявила Ламия. — Мне не нравится.
Спустя долгие споры и дискуссии третьего сына король с королевой назвали Кандрием в честь третьего погибшего сына Ламии. На имя Дамия же трижды успешная, а от того гордая собой и своим маленьким выводком хулиганов, мать всё-таки не согласилась, не решаясь тревожить свою главную боль.
СПУСТЯ ШЕСТЬ МЕСЯЦЕВ…
Что же касается власти, то после долгих переговоров, как с министрами Салии, так и с министрами Шерана, Ламия подписала указ, по которому наследником Салии после её смерти становится король Шерана Ратор, объединяя два королевства в одно. До момента же кончины королевы регентом при маленьком принце был назначен король Никандр.
