Убедившись, что Миа нет до неё ровно никакого дела, Дженни спустилась на кухню и распахнула окно. На улице темнело. В траве на пустыре оглушительно трещали цикады. Приближалось то время, когда Коллин предпочитал наносить визиты. И в этот раз Дженни была намерена лично поговорить с ним, а не подбирать с крыльца очередную коробочку с бусинами из горного хрусталя. Не надеясь на свой слух и зрение, она оставила записку на том месте, где обычно появлялся «подарок». В записке было требование не прятаться в темноте, как распоследний вор, а войти и поздороваться, как приличный, уважающий себя человек.
Конечно, Дженни не услышала, как он вошёл. Оборотни умеют двигаться очень тихо. Да и не была она уверена, что Коллин послушает её. Но надеялась.
Когда она обернулась, не на шорох даже, просто почувствовав взгляд, парень стоял в дверях. Он прислонился к притолоке с таким видом, словно был здесь уже не меньше часа. Улыбнулся, с ехидцей, будто собирался чертовски удачно пошутить, но сказал лишь:
— Привет Дженни.
Он был красив, этот оборотень. И прекрасно знал это. И он был так же молод, как и четверть века назад.
— Привет, — ответила Дженни. Она тоже довольно улыбалась. Всё вышло как надо. Дженн не знала наверняка любит ли он её, как и раньше, но теперь собиралась немножко помочь парню освободить своё сердце для другой. Она легко шагнула на середину комнаты. Казалось, что делает шаг навстречу ему, но на самом деле вышла туда, где свет был ярче, давая возможность волку рассмотреть хорошенько, как изменили её годы. В свои сорок три она выглядела замечательно. Но разница была ощутима. Они с Коллином походили на мать и сына, а не на парня и девушку.
Улыбка сошла с лица оборотня. Он нахмурился, хотел что-то сказать, но в этот момент наверху с громким треском открылась дверь и через мгновение Миа влетела в прихожую, съехав по перилам на попе. Замерла, уставившись на незнакомца. И Коллин замер, глядя на неё. Из его глаз мгновенно исчезло выражение обиды и злости. В комнате было тихо, но Дженни казалось, что она явственно слышит скрежет огромных шестерен, которые тяжело повернулись, запуская древний механизм. Поднимая со дна времен старую магию, меняющую центр вселенной для одного единственного человека, который волею судьбы мог превращаться в волка. Натянулась и тихонько зазвенела в воздухе тонкая стальная нить, соединяющая два сердца. Стоит одному сделать неловкое движение, и он больно ранит другого. Струна вопьётся в живые мягкие ткани. До крови. До смерти.
Чувствуя себя лишней здесь, Дженни откашлялась и сказала, разрывая тишину:
— Это Миа. Моя дочь.
Последние два слова она произнесла с нажимом. Ей, при всей её симпатии к Коллину, категорически не нравилось выражение лица девушки. Оно было слишком хорошо знакомо Дженни. Именно так она тайком смотрела на Брэйди когда-то. С восхищением и неприкрытым обожанием. А этот здоровенный оборотень уставился на её девочку, как паломник на святые мощи. И оба этих птенчика не обращали на Дженни никакого внимания.
— Миа, — попыталась одёрнуть дочь голосом Дженн. — Это Коллин… друг твоего отца.
— «Друг отца». — Как попугай повторил за ней Коллин и нервно хихикнул, не отводя глаз от девушки. Но, видимо, первые крупицы информации всё же проникли в его мозг. Парень оглянулся, взгляд его заметался по лицу Дженни.
— Ты поняла… — выдавил он.
— Что она поняла? — тут же встряла Миа.
О подробностях того, что было дальше, милосерднее будет умолчать. Если же рассказывать коротко, то Брэйди был не в восторге от новости, которую ему сообщили на следующее утро. Никто не был в восторге.
Кроме Миа. Её всё устраивало. Коллину, скрепя сердце, позволили бывать в доме, и они проводили вместе много времени. Брэйди требовал, чтобы их встречи проходили только на глазах у кого-нибудь из семьи, но кто бы его слушал. Только не Миа. Случалось — она так ловко выскальзывала из дома, что никто и не замечал. Потом, правда, звонила отцу на сотовый и сообщала, что пошла прогуляться, будет не поздно и нечего делать из этого трагедию и впадать в паранойю. Возвращалась девушка, как правило, не позже одиннадцати вечера крайне довольная собой и всем миром. Она была влюблена и счастлива. А тот факт, что от Брэйди к этому времени можно было прикуривать интересовал её мало.
Несколько дней в доме перманентно возникали скандалы, темой которых было одно и то же. Импринтинг. Не как отвлеченное понятие и не как тема очередной квилетской легенды, а как одно конкретное событие, которое перевернуло всё вверх дном.
Дженни не нравилось, что её девочку коснулась эта древняя магия. Но счастливая мордашка Миа могла примирить её с чем угодно. Брэйди принять запечатление Коллина на его дочери было гораздо сложнее.
Вот только в один прекрасный момент всё изменилось. К удивлению Брэйди Коллин перестал приходить. Миа не стремилась сбежать на улицу при любой удобной возможности. Но и счастьем лицо её больше не светилось. Будто кто-то задул свечу, горевшую в душе девушки, и внутренний свет угас. Брэйди попросил Дженни узнать, не сделал ли «этот мерзавец» с Миа чего-то нехорошего. Он не сказал чего именно, но и так было понятно. Миа коротко ответила «нет». И добавила, что с ней вообще «полный порядок» и она не понимает, чего это так все опять засуетились. Ведь хотели же, чтобы Коллин исчез из её жизни. Он и исчез. Радоваться должны.
Но радоваться не получалось. Алекс с утра пораньше, едва позавтракав, убегал к знакомым ребятам, пропадал на пляже или ходил на рыбалку. Чтобы быть подальше от угнетенной атмосферы уютного некогда дома. Тишина, наконец-то поселившаяся в нём, тяготила. Дженни попыталась разговорить дочь, понять что произошло, но не сумела. Миа молчала вглухую.
Узнали случайно. Забежавшая «на минутку» поболтать Клэр, после двух чашек кофе, с молоком и печеньем, рассказала Дженни последние новости. В том числе и то, что весь поселок обсуждает бойфренда дочурки Брэйди, который приехал к Вихо на лето погостить. И уже неоднократно упоминалось в сплетнях про какую-то давнюю грязную историю. Вроде бы связанную даже и с изнасилованием. И неважно, что точно не вспомнили, кто и с кем это сделал, но жуткая история в их умах была тесно связана с этим самым «хахалем».
И вот тогда, Дженни решила рассказать Миа об истории их с Брэйди запечатлении. Это было нелегко. Она не любила вспоминать то время, когда приехала в Ла Пуш из России со своей матерью и её новым мужем. Слишком много горя там осталось, за всё увеличивающейся толщей времени. Слишком много боли.
В какой-то момент Миа ясно увидела, как на мгновение выцвели, поблекли мамины глаза, и вздохнула с облегчением, когда цвет их вернулся. Это было бы страшно — останься они тусклыми, почти безжизненными, навсегда. Наверное, не менее страшно, как та душная, смрадная смесь, которая плескалась в её душе который день. Миа была честна с собой и признавала, что полюбила «друга отца» безумно, безвозвратно, окончательно. Словно её душу один раз и навсегда соединили с его душой, и разделить их можно было только в кровь изодрав обе. И два получившихся в результате куска вряд ли были бы жизнеспособны. Эта определённость пугала Миа. Она ясно чувствовала, что теперь ей не будет жизни без странного, высокого, красивого парня с грустными черными глазами и ехидной улыбкой. Но и принять его после всего, что узнала совершенно случайно, девушка не могла. По-хорошему, наплевать бы ей на все эти сплетни и забыть, но уж очень страшное было обвинение. А Миа терпеть не могла недомолвок. Она прямо спросила Коллина было или не было то, о чем трещат на всех углах досужие домохозяйки. Ожидала услышать твердое «нет» и готовилась защищаться от возмущенного оскорблением молодого человека. Да только он этого «нет» не произнес. Долго молчал, спросил зачем-то откуда она узнала, отводил глаза, хмурился и вид у него при этом был такой, что Миа сразу поняла — не врут сплетники и не ошибаются. И означало это только одно — ей придётся самой рвать свою душу на части, чтобы освободиться от него. В клочья, без гарантии выжить после этой процедуры.
