— Десять кусков отвалил, — продолжал Анатоль. — Ты обещал подарить, конечно, но я решил поддержать молодое дарование. Не обеднею, а тебе наверняка приятно. — Иван кивнул. — Ну, в общем, на живописи особо не разбогатеешь, но можно вести вполне сносное существование. На хлеб с маслом хватит, на икру нет, но это уже роскошь! Без этого и обойтись можно. — Он, как обычно, рассмеялся над собственной шуткой. — Ну, ты все-таки возвращайся. Нужен ты мне. Может быть, как-то совмещать получится? — спросил он с надеждой.
— Думаю, да, когда страсть пройдет. Пока не прошла. Пока еще горю.
— Ну, что ж… буду ждать, когда потухнешь. — Анатоль направился к Лизочке.
Гости расходились.
Александр Васильевич сказал Ивану и Машке:
— Жизнью я своей был доволен, но была у меня такая тщеславная мечтишка: очень хотелось, чтобы кто-нибудь из моих учеников стал настоящим художником, а еще лучше, чтобы знаменитым. Я уж похоронил эту свою мечту, смирился, а тут вы… Спасибо, вам ребята. И тебе спасибо. — Он обернулся к матери Ивана, — ты ведь тоже моя ученица — талантливейшая художница. Теперь и умирать не страшно.
— Ваня, я счастлива, — сказала мать Ивану, — вот уж и не ожидала, что самые мои счастливые годы придутся на старость. Спасибо, сынок!
Регина поздравила Ивана с успехом и сообщила голосом, в котором слышался радостный перезвон монет:
— Я продала все твои картины, кроме, разумеется, тех, что ты так неосмотрительно раздарил. Такого у нас еще не было. Браво! Я восхищена! Матушку твою тоже частично продала — все от нее в восторге. Говорят, не хватает им в жизни такой вот трогательной, наивной простоты. И у Александра Васильевича кое-что купили. Словом, Иван Сергеевич, я надеюсь на дальнейшее плодотворное сотрудничество.
Да, это был успех, признание. От чего же Ивану было сейчас невыносимо тоскливо?! Может быть от того, что разделить свою радость ему было не с кем. Он проводил мать, Александра Васильевича и Гришку в свою первую московскую квартиру, которую так и не продал в надежде, что мать когда-нибудь переедет в столицу, а сам отправился домой, где его никто не ждал. Никто.
Было у Ивана какое-то странное ощущение, как бывало в раннем детстве после Нового года или в юности после дня рождения: все было, гости, подарки, веселье, только вот Дед Мороз так и не пришел, или девушка, которую ты больше всех ждал, так и не появилась. В этот вечер, в вечер своего триумфа, он ждал Аню. Где-то в глубине души он понимал, что сделал все это — отказался от карьеры, написал чертову кучу картин, устроил выставку не только для себя и не только ради себя. Это был его подвиг, который он посвящал своей потерянной музе по имени Анна. Она же хотела, чтобы он подвиг совершил, так он совершил, а она не пришла. Да Бог с ним, да хоть бы с новым парнем пришла, как все остальные, лишь бы посмотрела, оценила, чего он ради нее сделал. Так нет же, не явилась. Ведь передал же он через ее мать приглашение! И ни ответа, ни привета! Сейчас Ивану казалось, что один из главных уроков, который должен выучить человек в жизни — научиться прощать. Он вот, кажется, научился, стоптал десятки железных башмаков, сточил десятки железных посохов, но научился. А она, видимо, еще нет. Ну что ж… Ему остается только простить ее за то, что она его не простила. И за то, что не пришла. Пока не очень получалось.
Иван открыл дверь своей квартиры. Там горел свет, по холлу от сквозняка метнулись шарики на длинных нитках, парившие под потолком, а у порога стояла Аня в длинном синем платье с виноватой улыбкой на лице и протягивала Ивану бокал шампанского.
— Ты мне снишься? — спросил он.
— Нет, я вернулась.
— Правда?
— Правда. Ты меня еще ждешь?
— Жду. А если бы не ждал?
— Значит, не ждал бы. Значит, была бы в твоей жизни другая женщина. Значит, я бы исчезла навсегда. Неважно с кем ты, важно, чтобы ты был счастлив.
— Где ты пропадала?
— Работала. Училась быть самостоятельной.
— Успешно?
— Вполне.
Они стояли друг против друга у порога и больше всего на свете хотели броситься друг другу в объятья, но они продолжали задавать вопросы, потому что никто из них не решался сделать первый шаг.
— Прости меня, — наконец сказала Аня.
— И ты меня прости, — выдохнул Иван и привлек девушку к себе. — Как же я по тебе соскучился, девочка моя.
Когда они усталые и счастливые лежали в постели, Иван спросил:
— А те краски на мой прошлый день рождения ты прислала?
— Я. И еще я должна тебе кое в чем признаться. Я же не хотела от тебя уходить. Я мучилась, страдала, не знала, что делать. И хорошо мне было с тобой, и тяжело. Невыносимо тяжело. Но я бы тогда не ушла. Так и жила бы с тобой и страдала, пока бы ты сам меня не выгнал. А в ту ночь, когда я отравиться собиралась, сон мне приснился. Очень странный сон. Будто в этом самом кресле сидит какой-то необычный мужчина, на черта похожий из табакерки, но при галстуке-бабочке. И с сигарой. Вот он и говорит мне, сладенько так:
— А брось ты его.
— Кого? — спрашиваю.
— Да мужа своего, Ваньку-дурака. Понимаешь, милая, если ты тут рядышком с ним будешь сидеть, завтраками-ужинами его кормить, плакать по ночам да изредка ему истерики устраивать, когда совсем уж тоскливо тебе будет, он ведь не изменится, предназначения своего не исполнит, да и своего отношения к тебе не изменит. Переживаешь, что он к тебе, как к вещи, относится? Как к кошечке домашней? А ты, девонька, давала ему повод относиться к тебе по-другому? Что ты сделала для того, чтобы он считал тебя личностью? Ты работаешь? Нет. К чему-то стремишься? Нет. Ты поражаешь его остротой и незаурядностью своих суждений? Нет. Да ты даже деньги у него выпрашивать не умеешь. Почему у тебя до сих пор даже собственной квартиры в Москве нет? А Ванька-то человек щедрый, у него только попроси, он сразу купит. Так ведь ты ж и попросить не решилась. То-то и оно. Так что, милая, надо уходить. Пора уже становиться личностью. И он, глядишь, наконец, тебя оценит, когда потеряет. Вы же такие, людишки, смешной народ, не цените того, что имеете. И даже понимаете, что были когда-то счастливы, только когда на вас обрушивается целый каскад несчастий. Так-то. Так что, девонька, если хочешь, чтобы Иван обращал на тебя больше внимания, собирай вещички и уходи. Но только уходи элегантно, не обижай его, не оскорбляй. Помни, что твоя цель — вернуться, но уже в новом качестве. И никаких полумер. Звонков, выяснений отношений. Исчезла, так исчезла. Иначе ничего не добьешься. Иначе проиграешь. Удачи, девонька!
Я проснулась с ощущением, что все это было на самом деле, в реальности. Потом поняла, что это всего лишь сон. Только я успокоилась, как увидела пепел от сигар на полу рядом с креслом. Ты не представляешь, как мне стало страшно, я не знала, что и думать. Мне казалось, что я не одна в квартире. В общем, мне так страшно было, что я собрала вещи, написала тебе письмо и ушла. К тому же пока я чемоданы паковала, все думала над словами этого таинственного ночного гостя и поняла, что он прав, что стоит рискнуть. Либо пан, либо пропал. По-другому ничего я не добьюсь. И вот я ушла. Прости меня! Мне до сих пор стыдно за свой поступок, я, наверное, столько страданий тебе принесла. Но если тебя это утешит, мне было еще тяжелее, потому что ты остался дома, а я оказалась на улице — без работы, без жилья, без связей, хорошо у меня хватило ума прихватить немного денег. А я ведь не хотела, я же такая гордая девчонка. К счастью, несмотря на стресс и страх, разум возобладал — деньги я взяла и довольно много, извини.
