— Ни одного. Единственный новый волк, которого я видела, это тот бедный мальчик. — Она постучала ручкой по бумаге. — Если они не оставляли тел и распространяли охоту, то, возможно, легко могли бы скрыть исчезновение ста человек в Чикаго за несколько лет
Он наклонился назад, закрыл глаза и покачал головой.
— Я плохо помню даты. Я не встречался с большинством недостающих волков, и не помню последний раз, когда видел прошлого второго Лео за исключением того раза, что был десять лет назад. Так что бы с ним ни случилось, это было после этого.
— Что бы ни случилось с кем?
— С Лео, как я предполагаю. Что-то произошло и это "что-то" заставило его убить всех женщин в своей стае, кроме Изобель, и большинство своих старых волков — волков, которые стали бы возражать, если бы он начал нападать на невинных людей, или оставил бы без должного обучения новых волков без разъяснения им правил. Я понимаю, почему он убил их — но почему женщин? И почему другой Альфа Чикаго ничего не рассказал моему отцу, когда это произошло?
— Он, может, и не знал. Лео и Джамий избегают друг от друга, нашей стае запрещено входить на территорию Джамия. Луп — нейтральная территория, но мы не можем пойти на север, если не получим специального разрешения
— О? Интересно. Ты слышала что-нибудь о том, почему они не соглашаются друг с другом?
Она пожала плечами.
Это длинная история.
— Кто-то сказал мне, что Джамий не захотел спать с Изобель. Кто-то еще сказал, что у них это было, и он обломал все, а она была оскорблена. Или наоборот, он не обломал все, и Лео пришлось вмешаться. Еще одна версия — это, что Джамий и Лео вообще никогда не могли толком договориться друг с другом. Я не знаю.
Она снова просмотрела список отмеченных новых волков в стае и внезапно рассмеялась.
— Что?
— Это глупо.
Она покачала головой.
— Расскажи мне.
Щеки вспыхнули от смущения.
— Ладно. Ты искал что-то общее в новеньких волках. Я просто подумала, что, если бы кто-то захотел перечислить большинство красивых мужчин в стае, то они бы все прошли отборочный тур.
Они оба удивились вспышкой территориальной ревности, которую он не потрудился скрыть от нее.
Это было, вероятно, самое лучшее время для прихода официанта с первым набором блюд.
Анна начала передвигать свой стул туда, где он изначально был, но официант поставил перед ней поднос и взял его от нее, усадив ее должным образом прежде, чем вернуться к сервировке блюд.
— И как вы, сэр? — Сказал он Чарльзу. — Все еще не сдались и не вернулись в лоно цивилизации?
— Цивилизацию переоценивают, — Чарльз положил листки бумаги назад в блокнот и закрывал его. — Если я могу прийти сюда несколько раз год и поесть, то буду уже счастлив.
Официант покачал головой с наигранной печалью.
— Горы прекрасны, но не настолько красивы как наш горизонт. Как-нибудь я вытащу вас в ночной город, и вы уже никогда не захотите уезжать.
— Филип! — По-птичьи тонкая женщина вошла в комнату. — Пока ты здесь болтаешь с мистером Корником, остальные наши посетители голодают.
Официант усмехнулся и подмигнул Анне. Он поцеловал женщину в щеку и ускользнул в дверь. Женщина подавила улыбку и покачала головой.
— Опять. Всегда болтает. Ему нужна хорошая жена, которая будет его контролировать. А то я уже слишком стара для этого.
Она развела руками и последовала за официантом.
По следующие двадцать минут к нам приходили ряд официантов и официанток, все так выглядело, как будто они были связаны веревочками. Они несли подносы с едой и никак не комментировали то, что едва ли двое могли бы съесть столько еды. Чарльз заполнил свою тарелку, посмотрел на нее, и сказал:
— Ты должна была сказать мне, что тебе не нравился ягненок.
Она посмотрела на свою тарелку.
— Да нет нравится.
Он нахмурившись, глядел на нее, взял ложку, и добавил еды к ней на тарелку.
— Тебе надо больше есть. Намного больше. Обращение требует много энергии. Тебе надо больше есть как оборотню, чтобы поддерживать твой вес.
После, по бессловесному взаимному согласию Анны и Чарльза, они ограничили их беседу общими темами. Они поговорили о Чикаго и о городской жизни. Она взяла немного риса, и он упер в нее взгляд, пока она не взяла вторую ложку. Он рассказал ей о Монтане. Она обнаружила, что он очень интересен в беседе, а самый легкий способ прекратить разговор, это спросить его о чем-нибудь личном. Не то, чтобы он не хотел говорить о себе, думала она, просто не находил это интересным.
Дверь распахнулась в последний раз, и вошла девочка четырнадцати лет с десертом.
— А ты не должна быть в школе? — Спросил ее Чарльз.
Она вздохнула.
— Каникулы. Все делают, что хотят. Но я? Иду на работу в ресторан. Хреново.
— Вижу, — сказал он. — Возможно, тебе надо бы позвонить в детский департамент социального обеспечения и рассказать им как тебя оскорбляют?
Она ему усмехнулась.
— Давно бы так и сделала бы, но это разозлит папу. Мне уже хочется что-то подобное выкинуть, лишь бы только увидеть потом его лицо. А если я расскажу ему, что это ты мне предложил это, то он, может, рассердится на тебя вместо меня? — Она сморщила носик. — Скорее всего, нет.
— Скажи своей матери, что еда была превосходной.
Она прижала пустой поднос к бедру и отступила к двери.
— Передам, но она уже предсказала это и попросила тебе сказать, что это не правда. Ягненок был немного жилистым — она ничего с этим так и не смогла сделать.
— Похоже, что ты часто сюда наведываешься, — сказала Анна, без особого энтузиазма кладя себе пахлаву.
Она не имела ничего против пахлавы, просто это ее первый нормальный обед за неделю.
— Слишком часто, — сказал он. Как она заметила, он не испытывал никаких затруднений в еде. — У меня здесь имеются некие дела, так что три-четыре раза в год я сюда приезжаю. Владелец ресторана — волк, один из стаи Джамия. И поэтому мне удобно устраивать здесь бизнес встречи.
— Я думала, что ты наемный убийца своего отца, — заинтересовалась она. — Ты три-четыре раза в год охотишься на кого-нибудь в Чикаго?
Он громко рассмеялся. Звук был ржавым, как будто он не часто смеется, хотя все должно быть не так — он ему очень идет.
Она зацепила вилкой немного пахлавы, она поиграла с ней прежде чем проглотила, и живот намекнул ей, что это ее придел.
— Нет, у меня есть и другие обязанности. Я еще забочусь о делах стаи моего отца. И очень хорош на обоих своих рабочих местах, — без намека на скромность сказал он.
— Верю. — Он из тех мужчин, которые если что-то делают, то делают это на высоте. — Даже позволю тебе инвестировать мои сбережения. Прямо сейчас у меня есть двадцать два доллара и девяносто семь центов.
