— Нет, больше сотни во всей армии Федерации. Не все хотят идти к нему, зная, что будет.
— Я ведь не выбирала, куда мне идти, меня сразу приставили к нему.
— Ты — уникальный случай. Ты пройдешь все его экзамены безоговорочно, я не сомневаюсь. Ты видела, что с ним сотворила, вот и думай, что будет дальше. А выбор свой тебе предстоит только сделать, и все будет зависеть только от него.
Я замолчала ненадолго, но потом спросила:
— Когда прибудет сопровождение, и мы отправимся?
— Завтра в десять утра. Так что будь готова к этому времени и жди у входа в базу.
— Поняла. Я могу идти?
— Да, иди, конечно, — отхлебнув кофе, сказал доктор.
* * *
В десять утра, как мне и сказали, я сидела на БТР в ангаре, возле выхода на улицу. Болтая ногами, я уплетала свой обед. На мне были короткие шорты, гетры, как у футболистов раньше и кеды; наверх я надела обычную майку и кожаную черную куртку поверх; волосы я завязала как всегда в хвост. Мне еще зачем-то выдали маску с запасом кислорода на несколько часов.
Я уже допивала свой коктейль, как услышала шаги позади себя. Ко мне шел отряд из пяти солдат в броне и, надо же, среди них была женщина. Один солдат отделился от группы и подбежал ко мне, снял шлем, и я узнала того парня, как его звали?…не помню.
— Привет. Сегодня мы — твоя охрана. Я, как услышал, что Инструктор не сможет вывести тебя, сразу же вызвался, потом подтянулись ребята. — Я посмотрела на них — стояли уже без шлемов и недовольно смотрели на меня.
— Подтянулись, говоришь, сами? — бесстрастно сделала вывод я.
Он немного покраснел и оглянулся: быстрым шагом приближался еще один в силовой броне, хотя и отличался от других в некоторых местах. У него она была серо-черного цвета и были отличительные знаки, такие как изогнутые кверху наплечники, как будто крылья, и шлем его просвечивал сзади синим. В остальном же он был точно такой же — видимо, он сегодня за главного. Те четверо отдали ему честь, но он прошел мимо них и подходил ко нам.
— Здесь нельзя сидеть, юная леди! Встала быстро отсюда. — Я спрыгнула и выкинула свой мусор в ближайшее ведро и вернулась к командиру. — На сегодня мы — твоя группа сопровождения. Я — командир Стоун, с остальными познакомишься в машине. Так как ты выходишь в первый раз на улицу, запомни: не отходи от нас ни на шаг, при приближении врага ты бежишь или за одного из солдата, или в ближайшее здание и прячешься, сидишь до тех пор, пока мы тебя не найдем.
— А если вас уже нет в живых? — резонно спросила я.
— Тогда вот тебе это, — и он дал мне маленький наушник с таким же переговорным устройством. — Всунь в ухо и тебе станет о нас все известно. Остальное расскажу на месте. Все в машину. — Приказал он.
Все начали забираться в БТР. Я оказалась предпоследней. Все, кроме Макса (вспомнила) уже залезли и даже не смотрели в мою сторону. Парень предложил свою помощь, но я, проигнорировав его, забралась сама и села с краю. Он, немного расстроившись, залез и закрыл за собой двери машины.
Ехали мы минут сорок, не больше. Но так как это был БТР, видеть пейзаж я не могла. Все сидели молча, и никто на меня не смотрел. Зато я рассмотрела всех. Девушка с короткими красными волосами была красивая; облегающий костюм плюс ко всему подчеркивал ее спортивную фигуру. Еще были двое близнецов, правда у одного серьга была в левом ухе, у другого в правом, и оба были блондины. Последний солдат был самым огромным среди всех, бритый на лысо, и со шрамами на лице. Все были молодые. Командира я не видела, так как он сидел рядом с водителем и о чем-то с ним разговаривал.
Когда мы вышли из машины, я не увидела ничего. Ничего, кроме пустынных зданий и улиц. Не было деревьев. Везде разруха и беспорядок, кое-где еще стояли проржавевшие автомобили. Ветер шумел и раскидывал из стороны в сторону всякий мусор. В остальном же здесь была тишина.
— И где местные?
Командир посмотрел на свои часы и сказал:
— Скоро будут, они сейчас в часовне. Придут сюда: мы привезли им одежду и еду, здесь точка сбора.
Через несколько минут сквозь ветер я услышала шаркающие шаги, так ходят обессилевшие старики. Но из-за угла вышел не старик или раненый, а ребенок лет десяти. Он смотрел в землю, не обращая на нас никакого внимания; был в обносках и дико худой, даже худее меня, когда я очнулась. В руках у него была банка от какой-то еды, пустая. Мальчик, видимо, ждал, что еда там сама появится и не отпускал. Вдруг он резко остановился и оглянулся на нас, стал переводить свой невидящий взгляд от солдата к солдату, и вскоре остановился на мне.
Открыв рот и ревя во все горло, он бежал ко мне с распростертыми объятьями до тех пор, пока его грубо не остановили.
— Нельзя, пацан. Лучше возьми еды и одежду и проваливай отсюда. — Сказал громила и отдал ему все необходимое. Парень взял, но продолжал таращиться на меня во все глаза, а слезы его все стекали.
И я увидела других людей, таких же: в обносках, несчастных, худых и без надежды. Но как только кто-нибудь, замечал меня, все раскрывали глаза и начинали шептаться. Чего они хотели?
— Почему все так смотрят на меня?
— Наверное, что-то чувствуют от тебя, — сказал многозначительно Макс, но продолжал прикрывать меня своим телом.
Может люди чувствовали «материал», хотя откуда им знать о нем? Из толпы к нам подошел мужчина лет шестидесяти и произнес:
— Спасибо Федерации за столько подарков. — И перевел взгляд на меня. — Особенно за нее.
— Она не собирается оставаться здесь. Ее лишь выпустили на некоторое время, чтобы увидеть других и познакомиться с местными. — Предупреждающе ответил командир.
— Но может же она хотя бы присесть вместе с нами и разделить трапезу и пообщаться, м? — он добродушно улыбнулся.
— Хорошо.
Все мешки с едой, одеждой и первой помощью перетащили в, так называемое, главное здание. На деле же это оказалось полуразрушенное девятиэтажное здание. Но здесь было тепло, и каждый рылся в привезенных вещах, с удовольствием разглядывая содержимое. Женщины начали готовить еду, а мужчины сели передо мной и пристально, но с надеждой смотрели мне в глаза.
Я тоже села, хотя мои сопровождающие продолжали стоять в полной готовности. Эти люди же ничего им не могли сделать. Все начали есть, пить, разговаривать. Кто-то даже играл на гитаре, другие же подпевали и танцевали в такт. Они показывали мне свои рисунки, поделки. Я не понимала, зачем? Отклика я никакого не получала внутри. У них была своя атмосфера, но все же это не поможет им пережить войну. Отчаяние, вот, что у них в душе и в голове.
По большей части я слушала и наблюдала за всеми. Через несколько часов тот мужчина, который заговорил первым, обратился ко мне:
