- Почему ты не сказал им, кто это был? – тихо спросила Юки, глядя в окно.
- Это война банд, Юки. Я не хочу, чтобы нас это задело.
Она отодвинулась от окна ближе к Танаке, коснувшись его руки.
- А если пострадают люди?
Танака невесело рассмеялся.
- Я назвал ему свое имя, школу, даже интересы. Я не могу рисковать тобой. Пока что страдают только якудза, и это плохо, но невинные люди в эту войну не втянуты, - он обхватил ее ладонь пальцами. – И он такой же подросток, как мы. Я поверил ему, когда он сказал, что он лишь выполняет приказы. Да и как бы он ранил взрослого якудзу ручкой и бумагой?
- Ты прав, - сказала Юки. – Он лишь рисовал.
- Может, он поймет, к чему все приведет, - сказал Танака. – Может, это придаст ему сил выбраться из банды.
Юки улыбнулась, ее дыхание ставило мутный след на окне автобуса, за которым улицы были размытыми и серыми.
- Это мне в тебе всегда и нравилось, Тан-кун. Ты так серьезно беспокоишься о других. У тебя доброе сердце.
Танака усмехнулся, свободной рукой играя с кисточками шарфа.
- Юки?
- Что?
- Приготовишь эби в понедельник? У меня нет занятий клуба в тот день.
Юки усмехнулась.
- Конечно. И добавлю онигири.
Они вышли из автобуса на станции Шизуоки. Танака смотрел на ее губы, едва прикрытые ее розовым шарфом. Он ужасно хотел поцеловать ее, но не мог сделать этого здесь. Может, другие на такое и решились бы, но не Танака. Он боялся смутить Юки.
Он почувствовал, как тонкие пальцы Юки обхватывают его пальцы, а потом скользят по коже его ладони. И от этого по нему растеклось тепло.
- Тебе пора домой, - сказал Танака.
Юки рассмеялась.
- Почему?
- Потому что иначе я тебя поцелую, - прошептал он.
Юки перестала смеяться.
- Можно пойти и куда-нибудь еще, - тихо сказала она.
Сердце Танаки колотилось в груди.
- Юки, это наше первое свидание. Мне не должны…
Она прижала ладонь к пуговицам его пальто.
- Знаю. Но я люблю тебя еще со второго класса средней школы, Тан-кун. Так что это нельзя назвать нашим первым свиданием. Думаешь, я могу ждать еще?
Танака покраснел, став одного цвета с шарфом.
- Кстати, - сказала Юки, - нам не обязательно заходить так далеко, если ты не готов. Мы сможем поговорить наедине. Сможем наесться пирожных до отвала, - рассмеялась она. – Что захочешь. Ладно?
Танака взял ее за руки и крепко их сжал.
- Я хочу быть с тобой, Юки. Только и всего.
Она улыбнулась.
- Я тоже.
Изанаги откатился, и чернильное лезвие Изанами вонзилось в землю там, где он до этого стоял. По спине пробежал холодок, она возвышалась над ним с оружием в руке, волосы упали ей на лицо. Над ней на камне сидел ее кицунэ, хвосты его подрагивали, он обнажил крошечные клыки.
Он опоздал. В этом холодном месте ее душа уже замерзла, ее нельзя было спасти.
- Я отомщу за своего сына и свою смерть, - прорычала она, и ее демонический глосс окружал Изанаги, как ветер, наполняя его страхом и холодом.
Лезвие опускалось на него, он снова отскочил.
- Изанами, - сказал он, задыхаясь и запинаясь о камни. – Я не хочу с тобой сражаться.
- Тогда умри, - сказала она. – Мы утопим все, что создали, в печали и горе, и снова останется только мост, - камни на нитях, привязанных к нагината, позвякивали, она двигалась, и ткань ее кимоно шелестела о камни.
- Нет, - покачал головой Изанаги, дотянувшись до небольшого меча – того, что чуть не отказался взять у Ямато. – Я же иду за твоей мамой, - сказал он мальчику. – Мне не нужен меч, - но он ошибался. Ужасно ошибался. Он выхватил меч, дрожа в темноте.
Копье Изанами сверкало в голубом свете, льющемся сверху. Изанаги остановил ее лезвие своим мечом, полетели искры, угасающие во тьме.
Глаза Изанами блестели, как сверкающие панцири жуков. Камни заливали золотые чернила, превращающиеся в силуэты сотен лисов всевозможных размеров, у некоторых был один хвост, у других – девять, и все были призрачно-белыми, как бумага ваши, на которой Кунитоко нарисовал карту для Изанаги. С лисов капали чернила, их лапы сминались, как бумага, когда они прыгали с камня на камень к Изанаги.
Изанаги бежал, спотыкаясь, прочь из пещеры. Острые камни впивались в его пятки, он потерял сандалии, кровь капала на землю. Чернильный туман окутывал его, слышались яростные вопли. Могла ли так кричать Изанами? Она визжала, как демон, лисы преследовали его, а он пробирался к утесу.
Он не мог позволить ей утопить мир. Только он стоял на пути ее желания уничтожить все. Он помнил, как она выглядела в тот день на поляне, когда пушистый кицунэ спал на ее коленях, пели птицы, радужные лепестки кружили в воздухе. Она была поглощена созиданием, а теперь – одержима разрушением. Он не мог позволить ей уничтожить все, что она сотворила.
Он развернулся и ударил мечом ближайшего кицунэ. Призрачно-белое тело порвалось, как бумага, и растаяло, став лужей чернил. Они все еще оставались рисунками. Чернила не имели здесь такой силы, она уже не могла создавать, лисы были лишь иллюзиями. И от этой мысли он печалился, но и ощутил надежду. С бумажной армией он мог сражаться, у него был шанс спастись.
Он взмахнул клинком, чернила капали с края лезвия. Капли собрались на земле, формируя огромного волка – духа инугами. Он прыгнул на бледных и шуршащих лапах к кицунэ, а Изанаги создал клинком еще одного. Поле заполнилось волками и лисами, летели обрывки бумажной шерсти и капли чернильной крови. Они выли и шипели, рычали, все это превращалось в какофонию страданий. Изанами кричала, когда падали ее кицунэ, чернила оставляли черные следы на земле, превращаясь в золотую пыль и поднимаясь в небо.
Изанами пронзила бок инугами, чернила потекли из дыры в его бумажном боку.
- Изанами, хватит! – крикнул Изанаги. Волки окружили его для защиты, обнажив сверкающие белые клыки на лисов, что кусали их за пятки.
- Ты не понимаешь, - выдохнула она. Отсюда он все еще видел личинок на ее коже, слышал щелканье панцирей жуков в ее волосах. – Это не остановить. Во мне не осталось тепла, Изанаги. Я буду всегда убивать. Это мое призвание.
Он сделал это с ней и понимал это. Он хотел смотреть в ее темно-карие глаза, держать ее за руку, но эти чувства уступили его высокомерию. Себя он любил больше, потому она и осталась в одиночестве.
Он увидел, наконец, два камня, склонившихся над пещерой Йоми. Если бы он столкнул их, закрыв это отвратительное место, все кончилось бы. И не будет больше бреши, в которую пролезут ее рисунки и реки тьмы.
