– О… любовь моя… О, Зед. – Бэлла встала и, наклонившись, осторожно обняла его. – О… Боже… и ты боишься, что Госпожа убьет ее…
– Нет. – Зейдист откашлялся. Один раз. Потом еще. И еще. Его грудь начала яростно вздыматься вверх и с силой опускаться вниз. – Она заставит… Наллу смотреть… что они делают со мной… Налле придется смотреть…
Зейдист попытался удержать эмоции в себе, но проиграв битву, зарыдал громкими, отрывистыми мужскими всхлипами.
– Ей придется… смотреть, как… ее отца…
Все, что оставалось Бэлле – это крепко сжимать его в объятьях, заливая больничную сорочку собственными слезами. Она знала, что все было плохо. Но и понятия не имела о том, насколько плохо.
– О, любимый мой, – прошептала она, почувствовав, как его руки обняли ее, а лицо опустилось, погрузившись ей в волосы. – О, мой милый, любимый…
Глава 7
На следующий день Зейдист проснулся около пяти часов после полудня. Здорово было лежать в собственной постели. А вот носить гипс на голени – наоборот.
Повернувшись, он открыл глаза и взглянул на Бэллу. Она уже проснулась и тоже смотрела на него.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила она.
– Нормально. – Во всяком случае, физически. А вот состояние всего остального: и эмоций, и разума – оставалось под вопросом.
– Хочешь поесть?
– Да. Через какое-то время.
На самом деле он просто хотел немного поваляться в постели, смотря в глаза своей шеллан.
Бэлла легла на спину и уставилась в потолок.
– Я рад, что мы поговорили, – сказал он.
Как бы сильно он не ненавидел свое прошлое, он сделал бы все возможное, чтобы помешать ей уйти, и, если это означало разговор, что ж, он будет болтать до тех пор, пока связки не порвутся.
– Я тоже.
Он нахмурился, чувствуя некоторое напряжение между ними.
– О чем ты думаешь?
Несколько секунд спустя она тихо спросила:
– Ты все еще хочешь меня?
Ему даже пришлось ущипнуть себя. Она ведь не могла действительно спрашивать его…
– Боже правый, конечно, я хочу, чтобы ты оставалась моей шеллан. Одна мысль о том, что ты уйдешь, просто…
– Я имею в виду, в сексуальном плане.
Он моргнул, вспоминая стальную эрекцию, возникшую прошлой ночью, когда он наблюдал, как она вытиралась полотенцем.
– Как я могу не хотеть?
Ее голова повернулась к нему.
– Ты не питаешься, и ты не пытался сблизиться со мной… ну, я, правда, тоже не пыталась, но…
– Сейчас ты в первую очередь нужна Налле.
– Но и тебе тоже… по крайней мере, из-за вены. – Кивком она указала на его голень. – Разве твоя нога сломалась бы, если бы ты правильно питался? Вероятно, нет.
– Ну, не знаю. Я проломил пол… и упал на стекло.
– На стекло?
– На люстру.
– Господи…
Повисла тишина, и он задался новым вопросом: чего она от него хотела? Давала ли она добро на…?
От одной мысли о возможности секса его тело мгновенно проснулось, словно она со всей дури ударила в огромный гонг.
Но Бэлла не двинулась с места. И он не двинулся.
В повисшей тишине он подумал о том, как близко они подошли к точке невозврата. Если они не сделают шаг навстречу друг другу…
Под простынями он потянулся к ней, взял ее руку и поднес к своему телу.
– Я хочу тебя, – сказал он, оборачивая ее ладонь вокруг эрекции. При первом же прикосновении он застонал и повел бедрами, толкаясь навстречу ее руке. – О… черт… я скучал по тебе.
Ему стало стыдно, когда он увидел изумление на лице Бэллы, и это вернуло его к воспоминаниям о той сцене с полотенцем. Теперь он понял, что, когда она остановилась и начала смотреться в зеркало, она изучала свое тело, искала изъяны, которых не было. И, видя его, она прикрылась не потому, что не хотела привлекать внимание, а потому что больше не была уверена, что владеет им.
Он подвигал ее рукой вверх-вниз по возбужденной плоти.
– Я отчаянно хочу снова прикоснуться к тебе. К каждой клеточке твоего тела.
Передвинувшись под простынями, она прижалась к нему.
– Правда?
– Как я могу не хотеть этого? Ты самая прекрасная женщина из всех, что я видел.
– Даже после…
Он рванулся вперед и прижался к ее губам.
– Особенно после. – Он чуть отодвинулся, чтобы она могла видеть его глаза. – Ты также красива, как была в тот день, когда я впервые увидел тебя в спортзале столько дней и ночей назад. Тогда ты остановила мое сердце – оно просто застыло в моей груди. И ты по-прежнему останавливаешь его.
Она быстро заморгала, а он смахнул слезы поцелуем.
– Бэлла… если бы я только знал. Я бы сказал что-нибудь… сделал бы что-нибудь. Я просто решил, что ты понимаешь, что для меня ничего не изменилось.
– С рождением Наллы все вокруг изменилось. Ритм моих дней и ночей. Мое тело. Ты и я. Ну так я и решила…
– Почувствуй меня, – простонал он, выгибаясь ей навстречу. – Почувствуй и знай… О, Боже.
Да, она отлично его чувствовала. Обернув обе ладони вокруг него, она ласкала его вверх-вниз, скользя по напряженной длине.
– Тебе нравится? – прошептала она.
Он смог лишь кивнуть и снова застонать. Когда она сжимала его так, когда ее ладони окружали его со всех сторон, когда она прикасалась к нему, у него в мозгах происходило короткое замыкание.
– Бэлла… – Он потянулся к ней перевязанной рукой, но потом остановился. – Чертовы бинты…
– Я сниму их. – Она прижалась к его губам. – И ты сможешь положить свои руки, куда захочешь…
– Твою мать.
Он кончил. Мгновенно. Но, вместо того, чтобы отступить, Бэлла лишь рассмеялась глубоким, гортанным смехом женщины, которая была уверена, что скоро займется сексом со своим мужчиной.
Он узнал этот звук. Он любил его. Скучал по нему. Он должен был услышать его…
С другого конца комнаты Налла испустила разминочный вопль, который быстро перерос полноценный, похожий на рев запускающегося самолетного двигателя крик «мне нужна моя мамэн ПРЯМО СЕЙЧАС».
Бэлла почувствовала, как эрекция Зеда ослабла, и поняла, что это произошло не потому, что он только что получил разрядку. Он мог дойти до оргазма четыре-пять раз, и это лишь в самую обычную ночь, а не после нескольких месяцев воздержания.
– Прости, – сказала она, оглянувшись на колыбельку, чувствуя, как разрывается между близкими людьми.
Зейдист взял ее лицо в перебинтованные ладони и повернул к себе.
– Иди, позаботься о малышке. Со мной все будет в порядке.
Ни в его взгляде, ни в его голосе не было ни капли осуждения. Но ведь такого вообще никогда не случалось. Он никогда не обижался на Наллу; что-что, а самопожертвование у него выходило хорошо.
– Я просто…
– Не торопись.
Она слезла с кровати и подошла к колыбельке. Налла потянула ей навстречу свои маленькие ладошки и немного успокоилась. Особенно, когда ее взяли на руки.
Понятно. Мокрый подгузник и голод.
– Я недолго.
– Не беспокойся.
Зед растянулся на черных атласных простынях, желание исчезло из его глаз, тело, лишившись напряжения, расслабилось.
Она надеялась, причиной этому стал оргазм, принесший облегчение. Боялась, что, на самом деле, это произошло потому, что он и не ждал ее скорого возвращения.
Бэлла заскочила в детскую, быстро поменяла подгузник, потом уселась в кресло-качалку и дала Налле все необходимое. Медленно покачиваясь, она держала малышку на руках и думала о том, как правы были люди: рождение ребенка меняло все.
В том числе и ощущение времени.
То, что должно было стать пятнадцатиминутным кормлением, превратилось в двухчасовое «недовольство, срыгивание, недовольство, кормление, срыгивание, икота, плач, смена подгузника, недовольство, затянувшееся кормление».
Когда Налла, наконец, успокоилась, Бэлла откинула голову на спинку качалки, ощущая привычную смесь усталости и удовлетворения.
Материнские обязанности, столь сильно все изменившие, были просто замечательными, и вызывали своего рода пристрастие – теперь она понимала, почему некоторые матери становятся излишне сосредоточенными на своих отпрысках. Ты словно кормишься заботой и беспокойством о собственном ребенке. Ты становишься всемогущей Матерью. Каждое ее слово было истиной в мире Наллы.
