Данан сидела почти самом на краю. Заклинания Фирина помогли: чародейке удалось сесть, расставить согнутые в коленях ноги и даже завалиться на конечности обмякшим туловищем. Раны, сквозь которые недавно сочилась Пустота, затянулись, но не зажили. У неё не было какой-то особенной боли — в груди, в голове или еще где. Все просто ныло, словно она лично за прошлую ночь перетаскала все кирпичи королевского дворца Галлора с одного места на новое.
Но вместе с тем все её тело оказалось одной новой, прежде незнакомой Данан болью — как болят отрезанные конечности. Данан, не открывая глаз, прислушивалась к себе и чувствовала: из неё вырезали — её. Словно осталась только оболочка из кожи, а все, что было внутри, вынуто извергом-пекарем, который решил нашпиговать чародейку какой-нибудь экзотичной начинкой.
А затем извлек и ту.
Магическая и жизненная сила, высосанная из архонта, израсходовалась вся, до капли, в Поющей Погибели. Потому что перевес в душах и жизнях, которые присвоила себе Данан, был невелик, и пришлось отдать все, даже распоследние крупицы собственного могущества, чтобы одолеть Ас-Хаггардского колдуна. Однако Пустота, которую Данан вытянула вместе с жизненными токами Темного, никуда не делась. И сейчас чародейка ощущала, как где-то глубоко внутри, под заросшими от заклятий Фирина бороздами, перекатывались густыми клубами чернь и скверна.
Пустота, над которой она никогда не будет властна.
Вскоре на башню поднялся Йорсон, настаивая, что каждый командор смотрителей должен взять как можно больше крови архонта для будущих поколений. За его спиной возвышался Ресс, явно посланный Тальвадой с той же целью, и Гарн, науськанный, наверное, Диармайдом. В простых и доступных жестах Хольфстенн объяснил, как надолго и далеко прибывшим стоит отправиться. Труп никуда не денется, разделкой «добычи», как он выразился, можно заняться и потом.
Прибывшие пытались настаивать, но личное появление командора Тальвады решило вопрос. Жал и Стенн сопротивлялись, колеблясь, но все-таки пропустили эльфийку. Данан нужна была помощь, которой они, наймиты, не имеющие отношения к Смотрителям Пустоты, просто не могли оказать.
Поскрипывая доспехами, командор неспешно, но твердо подошла к чародейке. Сверху открывался убогий, устрашающий вид растерянных людей, гномов и эльфов, опешивших от предательства Смотрителей, от необходимости убивать тех, кто был их надеждой, от неизбежной участи совладать с последствиями Пагубы. Едва ли чародейка наслаждалась подобным зрелищем, трезво рассудила Тальвада, и нарушила шумную тишину.
— А эти стражи Вечного неплохо научены, правда? — спросила командор, встав от Данан сбоку. Та даже не оглянулась. — Никто внизу не пострадал от этой твоей атаки.
Данан чуть качнулась: согнутые ноги все-таки расслабились и опали на плиты крыши прямыми. Руки, устроенные промеж ног, безвольно обвисли. Голова болталась, как на волоске, плечи ссутулились. В глазах невозможно было разглядеть ни согласия, ни несогласия, ни даже тени заинтересованности в происходящем.
— Впрочем, как и этот твой Фирин. Он, кажется, действительно многое умеет.
— М, — неразборчиво откликнулась Данан. Тальвада сочла этот звук хорошим знаком и продолжила:
— Его труп и кровь послужат на благо будущих поколений Смотрителей.
— Наверное, — выдохнула Данан, мечтая, чтобы Тальвада просто оставила её в покое.
— Ты хорошо постаралась, Данан, — сказала она голосом, в котором чародейка слышала истую похвалу. Будто бы не зря она, Тальвада, доверила Данан глоток священной эльфийской реликвии. В другой раз это вызвало бы у женщины легкую улыбку, но не сегодня.
Тальвада, словно чувствуя, улыбнулась вместо Данан. Но когда она, глядя на чародейку сверху-вниз, заговорила, в словах её сочился яд.
— Гордись собой, чародейка Таламрин. Теперь ты можешь прожить в радости и почете, сколько тебе осталось, зная, что благодаря тебе дело Смотрителей не умрет.
Яд, знакомый ей самой, безошибочно расслышала Данан и подняла голову в ответном взгляде.
— Знаешь, Данан, — говорила она цинично и горько, как никогда прежде, — ты… отличаешься от своих товарищей. — Тальвада подняла руки, завела под волосы, чтобы открепить тонкие, едва заметные завязки металлической маски. — Тот, кто принял Пустоту исчадий — больше или меньше — становится человеком, похожим на монстра. Но тот, кто принял Пустоту архонта, становится монстром, похожим на человека.
Тальвада отвела руки, убирая маску, и развернулась к чародейке целиком.
Данан затряслась в молчаливой, беззвучной дрожи. Под левым глазом командора не было ничего, напоминавшего лицо. Пустота, не имеющая никакого прикорма, но жадная и поглощающая все, до чего способна дотянуться, изъедала голову Тальвады изнутри. Не червями, не кислотой — а самой собой. У эльфийки не было щеки. Скуловая кость, покореженная, торчала наружу неровным мелкими углами и сколами. Сквозь них Данан частично могла разглядеть, на что крепится помутневший снизу командорский глаз. Едва ли Тальвада им еще видит. В челюсти были пробоины: если от верхней еще что-то осталось, включая почти все зубы, нижняя местами завалилась внутрь или выпала вовсе, открывая просвет, в котором был виден почерневший язык. Оголенная выщербленная небная кость шла шершавыми оспинами — её черед будет следующим. Вдоль виска и возле уха жирными пиявками ворочались черные сгустки, взбухая и истончаясь так, будто пытались проникнуть дальше и выжрать эльфийский череп насквозь.
Тальвада улыбнулась — и Данан поняла, что более страшного зрелища ей не приходилось видеть еще воистину никогда.
— Гордись, Данан, — требуя, повторила Тальвада с необъяснимым мрачным торжеством. — И радуйся: теперь ты — герой.
Жал и Хольфстенн по-прежнему сидели на битых камнях у лестницы, не чувствуя себя в праве уйти и не находя в себе сил и храбрости приблизиться к смотрительницам.
Данан сотрясалась от рыданий всем телом. Она раскачивалась и тянула себя за волосы и одежды, заламывала руки, вскидывала к небу голову. И Тальвада не снизошла до чародейки — ни чтобы поднять на ноги, ни чтобы утешить или потрепать по затылку. Она стояла, молча всматриваясь в горизонт, и слушая, как грудным плачем надрывается девчонка, чью жизнь отныне тоже принесли жертвой в уплату гордыне Ас-Хаггардского могущества.
Вдалеке брезжила бледная, свинцово-серая, холодная и ко всему безразличная полоска рассветного зарева.
Глава 24
Диармайд пригласил всех, кто был готов идти в столицу, на празднование, не разделяя на эльфов, гномов и людей. Необходимость оплачивать расходы он, с одобрения остального Секвента, взвалил на несчастного августа Лаудана, который в битве за Галлор отсиделся в четырех стенах. Несмотря на вопиющую и пугающую даэрдинцев бездумную щедрость, к вящему облегчению последних приглашение приняли немногие. Большинство предпочли поскорее вернуться домой. Пагуба прокатилась черными пустошами по всей Аэриде, и в каждой стране были места, требовавшие восстановления.
Смотрители Руамарда, Даэрдина и Ирэтвендиля нашли общий язык, как единственные на континенте, кто откликнулся на зов Пустоты и откликнулся правильно, так, как повелел порядок. Йорсон передавал Данан пламенные приветы от короля Даангвула и приглашения гостить в любое время для неё и всех её компаньонов. Дагор присоединялся. Данан нашла в себе силы отпустить вполне искренние приветливые фразы. Они обнялись на прощание с Йорсоном и Дагором, и по силе гномских объятий Данан спонтанно прочувствовала, что они и впрямь относятся к ней с уважением.
Это взбодрило.
Неожиданные помощники в бою — темные эльфы — исчезли также внезапно, как и явились. Только главный из них, чародей, задержался немного дольше. Он отер кровавый рот, отвел Тальваду в сторону и что-то убежденно шептал несколько минут. Данан могла бы расслышать их, но предпочла не лезть. Зато Йорсон проявил к их беседе устойчивый интерес.
— Знаешь его? — спросил он у Данан. Та помотала головой: видела первый раз.
