Время пришло?
Сулу сжал веретено, повернувшись к полотну наликаэ снежного бога, которое давно уже не убирал к другим.
Да, время определенно пришло.
Под этот льдистый звон материя дрогнула. Серебристая сторона быстро набирала силу и яркость, а обычная отслаивалась, как отслужившая свое оболочка. Теперь их скрепляли лишь семь узлов в самой середине.
Ланеж не видел его второй стороны, даже не знал о ее существовании. Сулу предпочел не говорить — или его замысел никогда бы не воплотился. Бог судеб поневоле залюбовался сейчас своей работой. До чего искусно… Оно вполне способно плестись само по себе, остался последний штрих.
Смертная девушка только что ступила на путь бессмертия, хоть сама еще не знает об этом.
Чистая нить Хаоса сперва робко, а потом уверенно потянулась к ослабевшим без привычной поддержки серебристым петлям, щедро расшивая полотно с беззащитной, только что обнажившейся стороны. И оно постепенно засияло всеми оттенками белого, голубого и зеленого, заискрилось розовым и оранжевым, как короткие зимние закаты, щедро впитало синеву северного неба и мягкость снега, лежащего на травах на юге. Яркими звездами рассыпалось по нему серебро, которое чем дальше, тем ярче сияло. И последним штрихом — алое пламя, которое особенно ярко и жарко горит зимой, уберегая смертных от холода.
Она — милосердие зимы. Она — душа зимы, сердце Севера. Она — зимнее пламя.
Как завороженный, Сулу наблюдал за тем, как нить с бескрайнего полотна Мира вытянулась в тонкую паутинку и принялась закреплять на месте нить Хаоса, переплетая ее с сияющей нитью с полотна Ланежа, объединяя их в единое прекрасное целое.
Так же когда-то соткалась его собственная судьба, затем — судьбы других богов…
Скоро рисунок сложится окончательно. Серебристое свечение начало охватывать и лицевую часть полотна, постепенно меняя плоть, подстраивая ее под окрепший зимний дух, сливая одно с другим. Рэлико останется прежней — и вместе с тем станет новой… Если, конечно, сумеет сделать все семь шагов к Первому Алтарю первого духа, сумевшего стать богом.
Сулу поморщился.
Эти боги… надменные мальчишки… Тоже почувствуют, засуетятся, попытаются помешать… В слепой гордыне они забыли, почему именно Ланеж тогда был избран. Не в силе дело… Его, Сулу, старый алтарь не принял бы кого придется. Им просто повезло угадать с выбором.
И эта пока еще смертная девушка смогла так далеко зайти потому, что в ее чистом сердце сплелись вера и любовь. Она снискала привязанность духов, и не только зимы, но и весны, и земли, и воды. Она любила и готова была отдать всю себя без остатка. Ее собственный дух все это время питала жертва бога — сила, равной которой в этом мире нет.
Никогда прежде ничего подобного в этом мире не случалось. Но до Ланежа и духи не становились богами. Почему бы теперь смертной не стать духом? Или даже чем-то большим?
Ее ждет последнее испытание.
Но Сулу отчего-то был уверен, что она справится.
И тогда все боги мира не смогут больше их разлучить.
* * *
И снежный бог, мчащийся быстрее ветра на Север, и его духи, замершие неподалеку от синего льда, отсчитывали мгновения со страхом и надеждой. Но для их наликаэ время словно застыло.
Синий лёд оказался столь же холоден, сколь и прекрасен. Стоило ступить, так морозом ударило, что даже воздух из легких вышибло.
Но Рэлико не собиралась пугаться холода. Да и духи обещали помочь…
Только вот мир странной дымкой подернулся, будто из-за мутного стекла она смотрела. И по этому стеклу не то тени сновали, не то узоры — словно какой-то другой мир чуть заметен стал.
А затем раздался странный стылый голос — не снаружи, но словно внутри, и каким-то шестым чувством девушка поняла, что кроме нее, никто больше его не слышит.
«С этого пути нет возврата, и с каждым шагом будет все тяжелее. Если боишься, если сердце стынет — сойди сейчас, пока сделан только первый шаг. После захочешь уйти — не выйдет», — сообщил потусторонний голос.
Полагалось бы испугаться, пожалуй, но Рэлико отчего-то возмутилась. Сердце стынет? Стыло и куда сильней, когда она приняла силу духов, дабы та не досталась Сньору! Этот холод с тем ни в какое сравнение не шел! И с пути она не захочет сойти, не для того пришла! Ее дорога — здесь, и как бы тяжело ни было, она не свернет!
— Не боюсь.
И Рэлико, упрямо поджав губы, сделала еще один шаг вперед.
Синий лед первой звездой вспыхнул за спиной. По бокам словно стены из прозрачного льда выросли.
Вот правда — захочешь, не свернешь!
Стало еще студенее, мороз неумолимо пробирался в швы одежды, в рукава, просачивался в каждую дырочку, каждую складочку…
В следующий миг навалилась страшная тяжесть, словно сам свод небесный налился свинцом и лёг ей на плечи. Рэлико ссутулилась, затем понурилась, пытаясь хотя бы сделать вдох.
Бесполезно.
«Быть богом или духом — это тяжкое бремя, которое уже с себя не снять. Бремя служения и ответственности», — продолжил невидимый собеседник.
Рэлико запоздало сообразила, что уже слышала его. Когда?
…Из своих собственных уст. Когда-то давно… такой же строгий, безликий, налитый по-настоящему зимним спокойствием…
Хотелось бы покачать головой, но все мышцы скованы невозможной тяжестью.
Вот она, подлинная сила зимней стужи?
Выходит, правду говорили — не каждый может дойти до алтаря…
У нее даже на страх сил не осталось — все уходили на то, чтобы не прижаться к земле.
Нет… думать надо не о свинце, легшем на плечи, а о том, что ей сказали. В первый раз было предупреждение, так и сейчас, может? Может, ей объясняют, что значит каждая ступень?
Выходит, быть богом или духом — бремя? Но то же можно о любой работе сказать. Ни служения, ни ответственности она не боится, труда тоже. Ланеж ведь живет с этим бременем! Она тоже сможет. Будет делать все, что в ее силах, что в храме, что на Севере, всё, о чем попросит ее бог! В испытаниях закаляется и разум, и тело, и душа. Если ее таким образом пытаются вынудить повернуть назад, то зря!
Преодолевая давление, Рэлико с трудом приподняла одну ногу и переступила через стык двух неровных синих плит.
На покинутой ступени вспыхнула вторая звезда.
Тяжесть ушла в тот же миг, взамен навалилась усталость. Обжигающая, бесконечная усталость.
«Бессмертие — не менее тяжкое бремя. Оно заставляет остро сознавать, сколь быстротечна жизнь вокруг, из коей ты исключен. И этим утомляет».
Да, кажется, об этом ей когда-то говорил Ланеж. О том, что человек для бога всегда умирает… Она поняла и приняла эти его слова еще тогда, ничего нового сейчас не услышала.
Когда — тогда?
Вспомнить не удалось, но и усомниться — тоже. Только вот бессмертие Ланежа ее не пугает — его ведь никогда не пугала ее смертность. Оно не мешает любить жизнь и тех, кто рядом. Если он будет рядом, она справится с любым бременем, любыми невзгодами. И будет подле него столько, сколько сможет!
Вынырнув из серого омута меланхоличной усталости, Рэлико с жадностью вдохнула морозный острый воздух, словно и впрямь долгое время провела под водой. А затем, собравшись с силами, сделала новый шаг, тяжелый, но решительный.
Накатила тоска, подгребла под себя, обхватила тысячей серых рук… Тоска по простым вещам, по мягкой шерсти нового свитера, теплу очага, маминым объятиям, шуточкам папеньки… облепиховый морс, имбирные пряники, мамин пирог с грушей… Соседи, уютный мирок малого города…
«Каждый новый шаг означает прощание с прошлым. Оно никогда не вернется, время не обратить вспять. И сожаления на этом пути недопустимы».
Даже слезы на глазах выступили. Время не обратится вспять — то есть если дойдет до алтаря, вернуться домой уже не сможет, не сможет жить, как прежде?..
Стоп… а она разве собиралась?!
Рэлико тряхнула головой, досадуя на себя.
Это не ее тоска — как и тяжесть, как и усталость, наносная! Она пришла сюда потому, что наконец начала с надеждой смотреть в будущее. С Ланежем ей всегда было уютно, и с его духами тоже, они всегда ей помогали, чем могли, их трудно не полюбить. А семья и друзья… Эту страницу она закрыла, собравшись стать жрицей; со всеми попрощалась, оставила Ларо последнее письмо для родителей на всякий случай. Да и Ланеж ей дороже всего на свете! Лишь бы маменька с папенькой не слишком тосковали по ней, но тут уж ничего не поделать: что в храм, что замуж, расставания не миновать.
