Вергилия Коулл - Холодные звезды

Решив так, Кай собирался отвернуться, когда его слуха коснулось едва заметное хрипение. Он замер, вслушиваясь. Шагнул ближе к кровати. Наклонился.

И снова это «х-х-х»…

Бизон дышал! Тяжело, редко, словно борясь за каждый глоток воздуха, но дышал. Как Дана могла не заметить этого? Хотя… Кай сам едва не пропустил. Значит, вот еще одна зацепка. Бизон не умер. Только почему болезнь так сильно поразила его, ведь они вдвоем заболели при одинаковых условиях?

И есть ли шанс, что выкарабкается?

Казалось, Бизон задыхался. Кай заглянул в его приоткрытый рот. Поморщился:

— Вот это тебя угораздило…

Горло больного перекрывали пузыри. Отсюда и синюшный вид, и затрудненное дыхание. Еще немного — и Бизон бы задохнулся. Кай поискал и нашел взглядом нож, предусмотрительно оставленный белоснежкой у кровати. Придерживая одной рукой за подбородок больного, другой — аккуратно ввел острие в рот и проколол столько пузырей, сколько смог достать. В горле у Бизона заклокотало. Кай успел повернуть его на бок, чтобы вышла жидкость и больной не захлебнулся.

Откинувшись обратно на спину, тот задышал гораздо чище и ровнее. Значит, шанс выжить появился.

Когда Кай вернулся к белоснежке, она беспокойно шевелилась и постанывала. Лихорадка набирала обороты. Три дня. Дана сказала, что он сам провалялся три дня. Значит, все просто — ему нужно лишь поддерживать в ней жизнь все это время. Если она переживет температуру, то, возможно, очнется. А другого исхода он и не допустит.

Я запомнила тот период обрывками. Находилась словно между небом и землей. Даже с большей охотой предпочитала ускользнуть наверх. Потому что туда все звуки долетали, будто через толстый слой ваты. Там исчезала изнуряющая боль в висках и лбу, когда казалось, что глаза вот-вот вытекут из глазниц. Судороги не скручивали тело. Я парила в забытьи, наполняясь бессвязными мыслями, и испытывала облегчение.

Но вот когда возвращалась обратно…

Я просыпалась в объятиях Кая. Он спал рядом со мной на боку, нас окутывала ночная тьма, если не считать отблесков очага, пускающих длинные черные тени по стенам. Рука Кая служила мне подушкой. Другой — он обнимал меня, прижимая к себе. Кай был раздет по пояс, а я — полностью обнажена. Мы лежали на постели, которую я устраивала для себя в соседнем с «изолятором» доме. Кай перенес меня сюда. Что-то стягивало кожу на щеке, и оказалось, что это — дезинфицирующий пластырь из аптечки.

Видимо, Кай обрабатывал мои царапины. Я улыбалась, чувствуя его рядом, в одной постели с собой. Это казалось правильным. Так и должно быть. Всегда. Я хотела, чтобы он всегда был со мной. Больше ничего не имело значения.

А потом резко накатывала боль и ломота во всем теле, и это заставляло меня стонать и выгибаться. Тогда Кай резко просыпался, по-собачьи тряс головой, чтобы скорее избавиться от остатков сна. Он вскакивал на четвереньки, поворачивал меня на спину, обжигал ледяными прикосновениями чего-то мокрого. Я отбивалась. Кричала. Плакала. Умоляла его прекратить. На самом деле, во мне говорила болезнь. Это она заглушала разум, которым я понимала, что Кай все делает правильно. Но в тот момент просто не могла вынести эти ощущения.

Он смотрел на меня, и в неясном свете я читала в его глазах боль. Ему было больно видеть меня такой. Тогда Кай меня целовал. Одной рукой держал мои руки, которыми пыталась оттолкнуть его. Другой прижимал противную ледяную тряпку к моему лбу. И целовал. Шептал мое имя. Просил потерпеть. Снова ловил губы губами.

— Не целуй меня, — бормотала я в ответ, — не надо… ты можешь заболеть…

— Я уже болею, Дана, — отвечал он с таким серьезным видом, что у меня внутри все сжималось. — Мы вместе болеем. Ты и я.

Я вспоминала. Точно, Кай тоже болен. Наверно, поэтому не боится. Считает, что выработал иммунитет от повторного заражения? Получалось, что так. Но он же еще сам не восстановился после лихорадки! Только успел очнуться — как свалилась я. Что же с нами будет?

С этой мыслью я снова погружалась во сны.

Возвращалась и видела, что наступил день. Кай сидел напротив меня, его лоб прорезала глубокая морщина. Локти упирались в колени, скрещенные пальцы крепко прижимались к губам. Он явно видел, что я открыла глаза, но почему-то не торопился этому радоваться. Думал о чем-то.

— Кай… — хрипела я, потому что не могла выдавить других слов, кроме его имени.

— Жар сбивают ягоды атисса, — говорил он, глядя куда-то сквозь меня, — одна порция на пятьдесят килограммов веса. — И тут же хмурился еще больше: — Одна порция — это восемь ягод или десять?

— Я… не знаю… — терялась я, не в силах понять, о чем речь.

— Восемь или десять? — Кай опускал голову, прижимал стиснутые кулаки ко лбу и продолжал бормотать: — Я подошел к нему… он спросил, как продвигаются мои занятия… и заметил… что это ягоды атисса… они сбивают жар… одна порция на пятьдесят…

Я закрывала глаза под его непонятные речи. Моя голова не выдерживала этой информации.

В следующий момент Кай будил меня и поил чем-то горьким и терпким.

— Сам пей эту отраву! — плевалась и ругалась я спросонья.

Тогда он пил. Делал глоток напоказ, чтобы у меня не оставалось аргументов, а затем снова вливал жидкость в мой рот.

Потом мы снова спали вместе. Точнее, я просыпалась и ловила несколько драгоценных моментов, когда мысли в голове прояснялись, ломота и боль не подступали. Мне было хорошо. Кай сопел, уткнувшись носом в мое плечо и навалившись на меня всем телом. Но я все равно улыбалась.

— Ты — отвратительный врач, — беззвучно обращалась я к своему мужчине, — но ты — мой самый верный друг. И самый любимый…

Дальше обычно я не продолжала.

Наступил день, когда я открыла глаза и долго лежала так, глядя в потолок. Кая рядом не оказалось. В приоткрытую дверь влетал свежий ветерок, принося с улицы запах нагретой солнцем земли и птичьи трели. Внезапно я поймала себя на мысли, что ничего не происходит. Жар и боль исчезли. Неужели мне тоже удалось пережить пузырчатую болезнь?!

Я пошевелилась, выпростала руки из-под шкуры, которой была заботливо укрыта. Одежда нашлась тут же, неподалеку от постели, как и миска с чистой водой. Я не выдержала, зачерпнула ладонью, жадно отпила. Следующую порцию уже плеснула в лицо. Посмотреть бы в зеркало… что-то подсказывало: зрелище получится не из легких. Страшно представить, чего только не насмотрелся Кай, ухаживая за мной. Даже стало неловко.