— Ты… — повторила я, понимая, что мой словарный запас сузился до одного-единственного слова. Руки снова задрожали, а на лбу проступил холодный пот. Габриэль вздохнул, наконец-то подвинул меня назад и вошёл следом. Положил руку на лоб, и всё внутри меня замерло от этого прикосновения, такого домашнего, такого уютного. Мягкая водяная струйка скользнула по лицу, и я вспыхнула, вспомнив торонскую гостиницу.
— Откуда ты здесь взялся?
— Я, как ты понимаешь, теперь только и жду, когда нужно будет куда-нибудь за тобой отправиться, — он усадил меня на кровать, всучил мне в руки кружку, а сам остался стоять, глядя на меня сверху вниз. — Пей.
Я послушно сделала глоток, не ощущая вкуса, потому что теперь страх того, что Габриэль всё-таки исчезнет, парадоксальным образом стал ещё сильнее.
— Серьёзно, нельзя издеваться над больным человеком.
— Конечно, — задумчиво кивнул Габ. — Можно только над здоровыми. Откуда я взялся? Ты опять куда-то пропала, я только-только успел обрадоваться и зажить полноценной нормальной жизнью, предаваясь отдыху и долгожданному разврату, каждый день с новой легкодоступной и одновременно верной мне девицей, не вносящей в мою жизнь сумятицу и хаос, но тут мне сообщили, что не так уж далеко от Ринуты, в одной провинциальной дыре объявилась ненормальная бредящая девица, которая меня зовёт, и не просто зовёт, а буквально имя моё огнём выжигает на всех доступных поверхностях. Местные жители — народ простой, отправили зов сразу и мне, и в приют смятенных духом, по счастливой случайности расположенный совсем рядом, но в приюте не дураки сидят, заявили, что им не нужно такое счастье. А вот я дурак.
— Ты пришёл, — глупо произнесла я, сделала ещё один глоток, подавилась и закашлялась. — Ты на самом деле здесь.
Неожиданно усталость и слабость снова навалились на меня, точно огромный ленивый и жирный кот, распластываясь по груди. Габриэль мягко надавил мне на плечи, укладывая обратно в постель, а я вцепилась в его руки.
— Не уходи, пожалуйста, не уходи, я прошу…
— Не уйду, — вздохнул он, — угомонись, Джейма, лежи и спи.
— Мне так много нужно тебе рассказать.
— Расскажешь, куда ж я денусь. Потом. Спи.
Сквозь сон я почувствовала, как он стягивает с меня туфли.
***
Еще пару дней спустя я пришла в себя окончательно. Слабость отступила, аппетит вернулся. Вот только режим дня капитально сбился, так что я снова проснулась под вечер. Умылась, переплела волосы и поняла, что от бездействия и отсутствия информации могу взорваться, а это значит, что процесс выздоровления можно было считать почти что завершённым, и в затворничестве больше не было смысла. Вышла из комнаты и спустилась вниз, удивляясь царящей вокруг тишине. Как будто во всей гостинице не было никого, кроме меня.
Габриэль сидел на скамейке у входа, с очень подозрительной бутылкой в руке. Осуждать его было явно не мне, но я-то знала, как плохо алкоголь на него действует.
— Фу, как не аристократично.
Он хмыкнул, сделал глоток прямо из горлышка. И было в нём что-то такое в этот момент… незнакомое. Этот парень был гораздо старше, чем я привыкла думать о нём. И он смотрел на меня так, что я вдруг отчётливо поняла — если мы вот сегодня и расстанемся, снова и теперь уже действительно навсегда, он это выдержит. Будет вспоминать меня, да, и может, ему будет очень без меня плохо, но он это выдержит и глазом не моргнув.
А я…
— Где все? — сделала неопределённый жест рукой. — Где хозяин и постояльцы?
— Все… ушли, — Габ комично отзеркалил мой жест.
— Куда?! Почему?
— Я же маг смерти, Джей, думаешь, я не могу отправить к демонам десяток человечишек? А еще я не в меру богатый папенькин сынок и могу их просто купить. В любом случае, какая тебе разница? Здесь нет никого, кроме нас. Только ты и я.
И его голос, насмешливый и бесконечно усталый, пугал меня больше, чем если бы он на меня орал.
— И что теперь? — против воли нервные нотки проскальзывали в моих собственных интонациях.
— Что? Не знаю. Уезжать лучше утром. Хочешь — спать ложись. Хочешь — иди на кухню и чего-нибудь найди себе из еды, вроде там её много. Хочешь, — он небрежно хлопнул себя по колену. — Иди сюда.
— А чего хочешь ты? — мне действительно стало страшно, так страшно, как маленькому ребёнку, запертому в тёмной пустой кладовой. Впрочем, неудачное сравнение. Как ребёнку, который вдруг увидел огненные отблески в глазах и клыки во рту любимого родителя. Габ сидел такой… расслабленный, такой равнодушный. Не пытавшийся прятать какие-то чувства. Похоже, у него вовсе не осталось никаких чувств. Только долг.
— Я? — он задумался, вроде бы вполне искренне, и сделал ещё один глоток. Просто убийственно спокойный, небрежно постукивающий по деревянным доскам террасы безупречно начищенным, несмотря ни на что, ботинком. На кончик этого ботинка я и уставилась, не в силах смотреть ему в лицо. — Тебя. Это странно, но я действительно по-прежнему хочу тебя. Ты мне нравишься, Джей. Красивая. Непредсказуемая. Горячая.
Он так и сказал это вот "нравишься", как будто подобное слово могло подходить всей ситуации. Я прикусила губу, пытаясь не разрыдаться и не запустить в него чем-нибудь — боги, что угодно, только не так, не это разочарованное скептическое равнодушие ко всему и вся.
— И что будет дальше? — мой голос будто существовал отдельно от меня, повторяя его холодные интонации.
— Дальше? Не знаю. Можно остаться вместе и ничего не обещать друг другу, настолько, насколько это возможно. Я был не прав, когда ждал от тебя… когда вообще чего-либо от тебя ждал. Например, правды. Наверное, стоит просто жить. Я не буду требовать от тебя честности, верности, даже просто твоего присутствия. Делай, что хочешь, Джей. Приходи, уходи или оставайся с тем, кто тебе понравится. С тем, кто сможет тебя удержать, — он улыбнулся, иронично и отстраненно, и махнул мне бутылкой.
— А ты? — я продолжала произносить какие-то пустые слова, почти не понимая их смысла, чувствуя, как у меня внутри что-то каменеет, неумолимо, неотвратимо приближаясь то ли к взрыву, то ли к полному провалу.
— Я тоже буду делать, что хочу. Думать о том, чем дальше заниматься. Спать и болтать о каких-нибудь пустяках с тобой, когда ты есть, а когда тебя не будет рядом… а тебя непременно когда-нибудь не окажется рядом… — он снова задумался. — Я тоже найду кого-нибудь. Сначала просто для утешения, чтобы отвлечься, забыться. А потом, может быть, пойму, что не стоит гнаться за несбыточным, моей прекрасной огненной мечтой. Не хотелось бы, знаешь ли, остаться одному в тот момент, когда до меня окончательно это дойдёт. В конце концов, мой отец это понял.
Я стояла перед ним неподвижно, но внутри дрожала, тряслась, как исполосованное лезвием полотнище на зимнем ветру. Все те события, которые произошли совсем недавно — трагические, печальные, просто тяжёлые — ещё болели внутри, ныли, пульсировали, и я, измученная, не могла вынести его слов, его равнодушия, тех перспектив, которые он предлагал, так спокойно, так… Та жизнь, которую Габриэль обрисовал мне сейчас, была гораздо хуже, чем даже отказ от жизни в целом, и мне хотелось устроить истерику, мне хотелось кричать, швырять и сжигать вещи, хотелось угрожать, что я убью себя, на самом деле себя покалечить или повернуться и уйти в слепой надежде, что он бросится меня догонять.
Но всё это было бесполезно, всё это было глупым детским демаршем, и я просто стояла, не шевелясь, как пришпиленное булавкой засушенное насекомое в чьей-то коллекции.
Габриэль шевельнулся первый, бутылка выскользнула из его рук и упала, разлетаясь брызгами и осколками. Стекло хрустнуло под ботинком. Он подошёл ко мне, остановился, не касаясь, просто разглядывая с ног до головы.
— Я любил тебя, наверное, не так, как тебе было надо, но так, как мог… И до сих пор люблю, хотя и зря. Я люблю тебя и хочу тебя, — сказал он задумчиво. — Да, но… может быть, всё это время не ты была мне нужна, а та девочка, которую я себе выдумал и которой вовсе никогда не существовало? Может быть, и ты всё выдумала, Джей? Несмотря на то, что мне ты никогда не доверяла, я почему-то думаю, что с собой ты была честной. Я же тебе не нужен. Такой, как есть — я тебе не нужен. Тебе со мной скучно.
