обезвреживания противников приводили пансионерок в полный восторг.
В конце прошлой осени "Вестник королевских стражей" писал про удачные дела за этот год. В их число попало расследование деятельности разбойной пары — госпожи Гарниетты Раеналд и ее напарника. Сия банда пыталась бежать на мобиле, но будучи загнанной в овраг, потерпела аварию и сгорела заживо.
Зимой все газеты пестрели о громком суде над графом Меркатом и его подельниками, кои едва не подмяли под себя управление южными провинциями и поставили контрабанду на такую широкую ногу, что у дознавателей пропал дар речи от возмущения такой наглостью. Корона выразила благодарность неназванной особе, доставившей важные сведения, которые помогли раскрыть заговор против королевской власти. Род Меркатов лишен титулов и дворянского достоинства, земли разделили и передали нескольким баронским родам.
Семья Аларика в безопасности. Про Бейлира, Лавронсо и девушек я ничего не слышала, но отсутствие новостей — тоже хорошая новость.
Иркатун порядком перетряхнули, поменялась половина магистрата. Новым бургомистром стало существо под стать духу города: полуорк, на четверть человек, еще на четверть эльф. Королевским указом его произвели из простолюдинов в баронеты. В день, когда газеты выдали эту сенсацию, по всему королевству орки с широкими улыбками обсуждали, мол, наш-то, ого-го, лорд теперь.
Размеренная жизнь будто убаюкала меня. После двенадцати лет приключений и опасностей я нашла прелесть в том, чтобы жить на одном месте и знать, чем стану заниматься через неделю и даже через месяц. Спустя полгода работы в "Шиповнике", когда растаял снег, и набухшие почки готовы были выпустить первые листики, я поймала мысль, что я не хочу ничего менять. Моих сбережений хватит на небольшую квартирку недалеко от пансиона, и еще останется про запас. В пансионе мне рады, я многому могу научить девочек, которых ждет непростое будущее. Чем не жизнь?
Я поделилась своими соображениями с директрисой, и та одобрила мой выбор, лишь посоветовала подождать до будущей осени. Может быть, у меня появятся другие мысли. Но ничего другого я не ожидала. Жизнь текла своим чередом, что еще может случиться. Все, что могло, уже случилось.
И вот — конверт. Я сломала сургуч и вытащила листок бумаги, на котором написано всего пять слов: "Кафе "Незабудка", шесть вечера. Аларик."
Едва сдерживая слезы, я закусила губу. Я безумно хотела поговорить с ним, хотела, чтобы он взял меня за руку, и — демоны! — никогда не отпускал. Но...
Если бы он начал писать о любви или умолять встретиться, я бы сожгла записку, напилась успокоительного зелья и легла спать до утра. Но короткая строка царапала любопытством. Что он скажет? Как он это скажет?
Я посмотрела на часы. Было полшестого. Закутавшись в серую накидку я выскользнула из пансиона через заднюю дверь. Напротив "Незабудки" располагалась лавка букиниста, с которым я свела приятное знакомство сразу после приезда. В комнатке преподавателя не было места для книжного шкафа, но я поставила книги в ряд наверху маленького секретера. Рядом с учебниками примостился альбом гравюр, и менялись книжки, которые я приносила от господина Томрика, а после продавала назад.
Моросил противный дождь, обычный в этих краях для конца короткой зимы, и посетителей в лавке не было.
— Госпожа Лориетта! Не ожидал увидеть вас в такую погоду.
— Здравствуйте, господин Томрик. Я сама не ожидала, — улыбнулась я.
— Вы посмотреть новинки или посидеть, повыбирать?
— Повыбирать, — кивнула я, и господин Томрик вернулся к починке старого манускрипта.
Набрав огромную стопку книг я устроилась недалеко от окна. Меня надежно скрывала от прохожих башня из "Начал артефакторики" в пяти томах, "Справочника по бытовым кристалл-схемам" в трех книгах (базовые, усложненные и мастерского уровня) и четыре тома текста, карт и чертежей под названием "Магические аномалии: применение в магтехнике" ("Синие горы", "Эльфийские леса", "Бурые топи" и "Континентальные равнины"). Я не маг и не техник, эта стопка служила мне ширмой у окна.
Что бы полистать в ожидании? Я потянулась к полке естествознания. Мне нравились не просто интересные или полезные книги. Мне нравились книги, которые приятно взять в руки, и глаз радуется. Обложки с тиснением тонкой работы, иллюстрации — произведения искусства, витиеватые буквицы-миниатюры, белые-белые листы... о, такую книгу я могла долго рассматривать и поглаживать до того, как прочитать первую строку.
Увы, в последнее время бумага для книги становилась все желтее, картон обложек — все тоньше, рисунки — грубее. Что поделать, далеко не все хотят платить тройную цену за красивый вид. И если для разного рода справочников и учебников это было оправдано, то аляповатую картинку на шероховатой поверхности нового издания "Легенды и мифы Синих гор" я простить не могла. Томик, которым я зачитывалась в детстве, с золотыми буквами на крашеной ультрамарином коже, пришлось оставить в доме родителей.
Я взяла в руки "Словарь самобытных выражений гоблинских племен запада Великой степи (для взрослых читателей)", но взгляд то и дело обращался ко входу в "Незабудку" и столикам у ее окон.
Аларик пришел через четверть часа. Его кожа вернула свой обычный цвет, и одет он был в городской костюм благородного человека — длиннополое пальто-пыльник с широкой пелериной, узкие брюки и сапоги с каблуком в полпальца высотой — последний писк мужской моды этого сезона. Сквозь окно я видела, как он, перед тем, как сесть за столик, снял пальто и котелок, оставшись в бордовом сюртуке.
В своем убежище я вцепилась в книжную полку, удерживая себя от необдуманного шага. Нет, нельзя, нельзя бежать через улицу, уворачиваясь от пролеток и кэбрио, нельзя смотреть в серые глаза, прижиматься и чувствовать такие родные руки. Представив сцену нашей встречи я будто смотрела со стороны: одетый по последней моде холеный аристократ и женщина в рубахе и мужских брюках, в пыли, покрытая пятнами чужой крови, какой я мельком увидела себя в зеркале в Зеленополье. Долго ли он будет обнимать такую женщину?
Сидя на полу, укрывшись от всего мира стопками книг, я неосознанно потерла грудь. Лавронсо был прав — начав болеть, меня уже не отпустит, но я боялась сменить боль потери на боль разочарования. Слишком другой я стала за эти годы. Неужели Аларик этого не видит?!
Он все еще любит ту светлую девушку двадцати лет, и он неизбежно станет искать ее во мне, но той девушки больше нет, она погребена под годами совсем иного опыта. А меня, меня настоящую, Аларик любить не может. Я настоящая должна была сильно обидеть его, исчезнув не попрощавшись.
