Я затолкала ненужные мысли подальше, бросила короткий взгляд в окно, за которым уже стемнело, и вернулась к больнице и Нестеровой. И нахмурилась.
Потому что десять месяцев назад она уволилась и официально вышла на пенсию, если, конечно, верить записям.
Я развернула окна, которые скрыла до этого момента, и зарылась с головой в счета и выписки. И нахмурилась еще сильнее. Не сходилось. Екатерина Николаевна как будто стала призраком.
Выплаты из пенсионного поступали, но никаких движений по счетам больше не было: покупок, снятий и пополнений, переводов, вообще ничего, кроме оплаты за дом и сетку. При этом за коммуналку платили тоже исправно, последний платеж поступил как раз три дня назад. Я открыла базу ЗАГСА, но помогло это мало: записей о смерти Нестеровой найти не удалось. В налоговой, кадастре, страховой та же фигня. Вообще везде та же фигня: все счета открыты, но по ним никакого движения.
Я закопалась еще глубже, но нашла снова ничего. Екатерина Николаевна не лежала в больнице, не пропала без вести, не уехала заграницу. И даже как будто жила… но как-то странно. Как будто не ходила в магазины, аптеки, ни разу за десять месяцев не болела, не пользовалась транспортом.
Я отложила ноут и задумалась, барабаня пальцами по одеялу, потом снова взяла в руки, решив проверить, не было ли сбоев в фонде, в банке, когда в последний раз менялись и обновлялись данные…
И ругнулась.
Громко, вслух, отчетливо. Уставившись в стену перед собой. Потому что только сейчас наткнулась на то, на что не обратила внимание раньше: два года назад Нестерова выкупила место на кладбище, участок земли рядом с Дымом.
Тут же потянулась за мобильником, но в руки взять так и не успела, потому что в этот момент пришел в движение дверной замок. Я подскочила с места, совершенно забыв, что скакать мне как раз нельзя, и мгновенно скривилась. Боль в ноге заставила сдавленно зашипеть и снова выругаться. Пока я приходила в себя, пока пыталась встать на долбаные костыли, в спальне появился Ястреб.
Ему хватило одного взгляда на меня, чтобы все понять.
— Что случилось, Лава? — Гор помог мне наконец-то встать, придержал, позволив поставить загипсованную ногу на его ступню, всмотрелся в лицо.
— Думаю… — я сглотнула ставшую вдруг вязкой слюну. — Думаю, что с Нестеровой что-то случилось. Думаю, она…
— …мертва, — спокойно закончил Игорь вместо меня и расслабился, даже улыбнулся коротко. Напряжение, сквозившее в каждой черточке его лица еще секунду назад, рассеялось свечным дымом. — Голодная? — спросил Гор, аккуратно усаживая меня назад на кровать и стаскивая свитер через голову. А я смотрела на него во все глаза и не понимала, что происходит и откуда он знает.
— Ты знаешь, — точно так же, как и он мгновением назад, не спрашивая, а утверждая, проговорила я. Ястреб невозмутимо продолжал стаскивать с себя одежду. Замер лишь на мгновение, бросив, как мне показалось, недовольный взгляд на новенький ноут, как будто он был в чем-то виноват.
— Черт сегодня звонил, — нехотя ответил Гор. — Он заподозрил неладное еще в первую проверку и отправил в Тюкалинск одного из своих. Тот сегодня отчитался.
Я кивнула немного неловко, немного заторможено, потому что все еще пыталась уложить в голове смерть Екатерины Николаевны и то, что сам факт нигде не зарегистрирован.
— Весь день сегодня в сетке проторчала? — вырвал меня из мыслей Гор. Он снова стоял напротив меня, смотрел внимательно, изучал. В одних боксерах, с чистым полотенцем в руке и ворохом грязных шмоток в другой. — Как нога?
И вот именно после этого вопроса в моей пустой башке наконец-то перемкнуло в правильную сторону, и стало настолько стыдно, что захотелось извиниться перед ним в очередной раз и саму себя несколько раз стукнуть.
Лучше бы ты не ногу сломала, Воронова, лучше бы башкой приложилась, глядишь, поумнела бы.
Я улыбнулась Ястребу несмело, нашарила-таки свои костыли и поднялась.
— Нога нормально, не переживай, — и кивнула в сторону двери. — Иди в душ, Гор.
Игорь остался стоять на месте, даже на шаг не сдвинулся, не позволяя мне его обойти.
— Лава?
— Иди, — шире улыбнулась я, стараясь скрыть за этой улыбкой все то, что сейчас творилось внутри: жгучий стыд и не менее жгучее чувство вины. Странно осознавать почти в тридцатник, что ты, оказывается, страшная эгоистка и вообще мудак…
Я так усиленно отталкивала его от себя все это время, так заигралась в самостоятельность и гордость, что начала принимать поведение, поступки и слова Гора как должное, почти обесценивать их. А ведь он не обязан, вообще ничего не обязан: сидеть у моей кровати в больнице, выслеживать анона, затирать мои косяки и разбираться с тем, что происходит в Иннотек, мотаться за долбаными прокладками в аптеку.
Я чувствовала под пальцами пластик костылей, смотрела на него и ощущала, как захлебываюсь от стыда и вины. Уверена была, что грудь, шея, щеки, даже уши красные. Смотрела в ртутные глаза и понимала, что натворила дел, и не могла отвести взгляд.
А Гор не понимал, что происходит, очень старался, но не понимал. Поэтому выглядел снова напряженным и собранным, поэтому и не торопился идти в душ, поэтому и разглядывал меня так пристально.
— Иди, — повторила я, прочищая горло, потому что там вдруг застрял огромный колючий еж. — А поговорим потом.
Он помедлил еще несколько секунд, которых мне хватило на короткий поцелуй, и все-таки скрылся в ванной, а я поковыляла на кухню.
Кормить своего голодного, уставшего, но очень сильного мужчину.
Надо Янке позвонить, сказать, что я влюбилась и дура, и что она права была, и узнать заодно, как жить-то вообще с этим теперь.
Гор вышел из душа, когда из духовки по кухне уже поползли запахи мяса с картошкой, а я заканчивала с салатом. Остановился на пороге собственной кухни и замер, заставив и меня застыть с миской салата в руке.
За время готовки днем я успела понять, как сделать так, чтобы не нагружать ногу — притащила из комнаты, служившей Гору кабинетом и спортивным залом, стул на колесиках и каталась по кухне на нем. Удобное кресло, кстати, ортопедическое, высота спинки, сиденья, даже подлокотников регулируется, а для ног выдвигается подножка. Громоздкий и не очень маневренный, но мне на нем не гонку выигрывать.
— Гор? — склонила я голову набок, не понимая, чего он застыл.
— Славка, — только покачал он растерянно головой, все-таки делая шаг и тяжело опускаясь на стул. — Ты зачем…
— Мне заняться нечем было, — пожала плечами, не давая ему договорить и докатываясь до стола. — Еще пять минут и наш ужин подогреется.
— Я думал ты не готовишь, — все еще продолжая наблюдать за мной с этим странным выражением растерянности на лице, озвучил собственные мысли король-всея-разрабов.
Я отвернулась к ящику с приборами, чтобы скрыть усмешку.
— В обычной жизни, как правило, не готовлю, но это не значит, что не умею. Поможешь тарелки достать, пожалуйста?
Игоря смело с места тут же, он немного откатил меня в сторону и загремел тарелками.
— Мне купить тебе фартук? — усмехнулся, расставляя посуду на столе.
— Мне стукнуть тебя ложкой по лбу? — в том же тоне ответила, выключая духовку. — Достанешь?
Гор кивнул, снова меня откатил и полез за нашим ужином, не переставая на меня коситься.
Сломала ты мужика окончательно, Славка, и радуешься. Дебилища кусок.
На еду накинулся так, как будто не ел неделю, смел все, что было на тарелке, и полез за добавкой, а я прятала улыбку за стаканом с водой и радовалась, что хоть что-то в отношениях с ним сделала нормальным, почти правильным.
Мы не говорили за ужином почти ни о чем, по крайней мере ни о чем таком, что могло бы испортить настроение обоим. Поэтому ограничились обсуждением погоды, соуса к мясу и удобства кресла, на котором я разъезжала по кухне как на троне.
А после переместились в гостиную и устроились на диване. В смысле на диване сидела я. Игоря пришлось почти пинками заставлять устроиться на полу передо мной.
