— Дорогие мои… — начал старик. — Дорогие мои друзья, — в это слово он сумел вложить столько чувства, что из привычного всем оборота речи оно превратилось в нечто гораздо более весомое. — Сегодня мы все собрались здесь, чтобы отметить заключение семейного союза между Антидом, которого вы знаете под именем Ястреба, и Элиен, — которую уже на протяжении многих лет здесь зовут Живёхой. Я знаю их обоих с детства, оба выросли у меня на глазах, оба в свое время часто прибегали ко мне за советом и помощью… — старик на мгновение приумолк, прикрыв глаза, — видимо, вспоминал тех детей, которыми были когда-то сегодняшние жених и невеста. Те же, оба, выглядели немного смущенными и раскрасневшимися, — тоже, видимо, что-то вспомнили… а может быть, несмотря на всю свою кажущуюся заматерелость, просто стеснялись обращенного на них всеобщего внимания.
Лэйса, затаив дыхание, в священном благоговении следила за вершащимся обрядом. И почему-то всё внутри у неё переворачивалось от его строгой и величественной простоты. Как не похож был этот невзрачный грот на поражающий воображение своей роскошью главный храм Ву-Тэры, стольного города Империи, где ее выдавали замуж меньше года назад! Здесь не было ни жрецов в парадном облачении, ни пышно разодетых вельмож, ни виртуозов-музыкантов, ни сотен свечей, от которых даже в огромном помещении становилось жарко, ни сверкавших в их свете несметных драгоценностей, — но здесь были любовь, искренность и тепло душ собравшихся, — и это с лихвой заменяло все остальное.
— …Я рад, что дожил до этого долгожданного момента, — после недолгой паузы продолжил старик. — Я рад, что вы выросли честными и уважаемыми людьми, и что сегодня вас окружает так много верных друзей. И я горд тем, что в том, какими вы стали, есть и частичка моих трудов. Мне приятно, что вы не забыли обо мне в этот радостный для вас день… — старик откашлялся, а затем с максимальной торжественностью продолжил:
— Я счастлив оказанной вами мне сегодня честью — честью скрепить ваш союз, — он, держа чашу в левой руке, правой соединил руки молодых людей и в тишине, нарушаемой лишь слабым треском фитилей в лампах, закончил свою речь. — И я прошу у Бога, Который Един Для Всех, благословения вашему браку. Пусть ваша семья будет прочной, как корни гор, пусть любовь будет как яркий светильник, освещающий вам путь, а ваши дети… пусть ваши дети родятся на поверхности и никогда не спустятся вниз…
В кругу собравшихся возникло лёгкое замешательство, вызванное последним странным заявлением. Но старик поднял руку, призывая всех к тишине.
— Я знаю, что говорю, — произнес он. — Люди созданы для жизни там, наверху. — он сделал движение рукой, показывая на кровлю. — Воля судьбы и людей, война, гонения и другие опасности там, на поверхности, загнали нас сюда; подземелья приютили нас, стали нашим вторым домом, — но наш первый, истинный дом, все-таки наверху. Здесь мы ежечасно рискуем жизнью, тщась добыть горстку желтого песка, — чтобы те, кто живет наверху, сделали себе из него украшения, которые будут сверкать в свете солнца… Здесь наши дети, рожденные слабыми и хилыми из-за недостатка света и здоровой пищи, болеют и умирают, да и сами мы тоже медленно погибаем, задыхаясь от губительного пещерного кашля… Нет, наш дом на земле, а не под нею, и я желаю, чтобы если не вы, то хотя бы ваши дети когда-нибудь смогли безбоязненно вернуться на поверхность, — туда, где и должен жить человек! — С этими словами он отдал чашу, которую все еще держал в руках, Живёхе-Элиен, а та, в свою очередь, поднесла её своему мужу.
После того, как супруги по очереди испили из чаши, она пошла по кругу. Каждый, принимавший ее в руки, говорил какое-нибудь доброе пожелание супругам, затем отпивал и передавал чашу далее.
После того, как сосуд с вином сделал первый круг, народ, сидящий в гроте, оживился и повеселел. Неприятный осадок, оставшийся от последних слов старика, рассеялся, и жители подземелья вновь приободрились и налегли на стоявшее на столе угощение.
…Когда большая часть закусок была уничтожена, а бочонок наполовину опустел, кто-то попросил из темноты:
— Песню!
— Да, песню, песню! — поддержали его другие, уже не совсем трезвые, голоса.
Все взгляды обратились на Живёху. Та, снова смутившись, достала из темного угла какой-то струнный музыкальный инструмент, сделанный из темного дерева — причём сделанный, на вид, довольно грубовато — и, склонив голову, принялась его настраивать.
Спустя несколько минут инструмент был готов и по гроту неожиданно громко разнесся красивый грудной голос красавицы-горнячки. Сидящие за столом подхватили лихую песню про золото, скрытое под горами, находчивых рудокопов, извлекающих его из земли, и выпивку, ждущую их в качестве награды за труды. Нестройному хору грубых голосов, заглушавших звук музыкального инструмента, вторило подземное эхо. За первой песней последовала другая, еще более громкая, в которой пелось про горняка, добывавшего в подземелье ценную руду, про девушку, ждавшую его наверху и про неожиданный обвал, погребший под собой рудокопа вместе со всем добытым, — и помешавший тем самым счастью влюбленных. Несмотря на печальный сюжет, песня исполнялась на бодрый мотив и вызывала радостные вопли слушателей.
— А теперь спой что-нибудь своё, Живёха! Чтоб душа свернулась, а потом снова развернулась!!! — попросил кто-то из слушателей.
Девушка задумалась ненадолго, пощипывая струны, а затем из-под ее пальцев полилась красивая, торжественная, проникающая в самое сердце мелодия. Все притихли. И вот в тишине зазвучал ставший печальным и строгим голос новобрачной:
Наш удел — это вечная полночь,
Где чадящего факела дым,
И придет лишь Бессонный на помощь,
Тем, кто светом забыты дневным.
Путь Бессонного долог и тёмен
Он по древнему штреку идет.
Кто неверен подземным законам, -
Тех во тьму он с собой заберёт.
Слишком жадных он кровлей накроет,
Тех, кто подл, — под обвал заманит…
Но, Бессонный, наш дедушка добрый, -
Будет милостив к внукам своим!
Песня была простой и безыскусной, но в неё было вложено столько чувства, что прозвучавшая здесь, во мраке и тишине подземелья, освещенном лишь мечущимся в потоке сквозняка огнем старинной лампы, она вызвала у Лэйсы мурашки, побежавшие по коже. Кто такой Бессонный, о котором пелось в песне, она не знала, но чувствовала, что с этим именем здесь связаны какие-то древние грозные предания. Да и все остальные, сидевшие в гроте, после песни как-то притихли, и еще несколько минут в пещере царило молчание.
