– Прибыл сегодня гонец от старейшины Анкада, что на севере наших земель сидит. Пишет Анкад, что орденцы снова пришли на его землю. Сожгли пару весок, убили многих и в полон угнали.
Но самое страшное, что в этот раз добычи показалось им мало. На месте одной из весок они крепость собираются ставить. Уже валят дерево и пригнали несколько подвод с камнями.
– Плохо дело. – Почесал в затылке один из старейшин. – От этих, похоже, данью не откупишься.
– Я давно это говорю, – вздохнул Сколоменд. – Анкад просит собрать общий сход.
– У него? Под боком у орденцев? – Неверяще переспросил другой старейшина. – Да в своем ли он уме?
– Нет, не у него. У Пьестилы. Сразу по Купале зовет на совет.
– Ну, раз зовет…
Борута нахмурился. Его мнения не спрашивали, но если бы спросили… Что за глупость, собирать всех старейшин в одном месте? Лишнее мельтешение не сможет остаться незамеченным. И тогда останется только ударить.
А если уж собирать, то явно Орденцы воюют не только мечом, но и золотом. На праздник соберется много народу из разных племен, одного-двух пришлых никто не заметит. И тогда не надо даже налет устраивать, достаточно щепоти яду в чашу особо несговорчивых… надо будет поговорить с отцом, – решил Борута, – чтобы подумал об этом.
– Еще, – продолжал Сколоменд, – Просит нас Анкад принять его племя на своих землях. Не верит он, что с горсткой оставшихся воинов сумеет уберечь народ.
– А кто его племенем править будет? – Спросил другой старейшина. – Просит он народ принять на нашей земле, или же наши земли ополовинить, потому что он свои удержать не смог?
– О том он не пишет. – По лицу Сколоменда нельзя было сказать, что он сам думает об этой просьбе.
– Вот как напишет, тогда и поговорим. – загомонили старейшины.
Людей было жалко, но и старейшин понять было можно. Веками вожди спорили за лучшие охотничьи угодья, за лучшие рыбные заводи… Доспорились до того, что земли ядзвинов съежились, словно высохшая шкура. И продолжают уменьшаться под напором соседей. Если новые люди придут с границы со своим укладом, со своими старейшинами и своим вождем… Начинать спор за межи у себя дома никому не хотелось.
– Бери. Всех бери, все пригодятся. Своих детей бросать не след. – Бабка Мина, которая по праву знахарки могла присутствовать на любом совете, а по праву старейшей из женщин – еще и говорить наравне с мужами, впервые за много месяцев взяла слово.
– Ты думаешь, почтенная? – Встрепенулся самый молодой из присутствующих старейшин. Тот, который только что выступал против.
– Я знаю. – Женщина посмотрела на всех широко раскрытыми голубыми глазами и, достав гребешок, начала расплетать седые косы. Старейшины переглянулись, видя, как прихорашивается старушка.
Иногда бабка Мина начинала вести себя, словно малое дитя: говорить странные слова, делать странные вещи, требовать от других непонятно чего. Как правило, потом оказывалось, что все, что она говорила, делала или требовала сделать, поворачивалось к лучшему. Со временем все убедились, что порой ее устами говорят не иначе, как духи предков – хранители племени.
А Мина, тем временем, выплела из кос какие-то обереги и начала раскладывать их по полу, приговаривая.
– Вот тут – старая Ятвежь. Про нее пока чужим знать не след. Вот тут – Ятвяжь вяликая. А вон там, за болотом, малая Ятвежь. Ордена не будет, князя не будет. А Ятвежь устоит. Да, точно. Надо брать. Литвинские девки – сладкие, как мед. Слаще пущанок. – Она неожиданно подмигнула Боруте.
– Мино, – Сколоменд заговорил ласково, стараясь не вспугнуть духов, что говорили сейчас устами знахарки, – а Боруте что делать?
– А Боруте сильно много меда – вредно. Слипнется все! – Отрезала знахарка и, сморгнув, принялась споро убирать волосы.
– Вот так, братья. – Сколоменд развел руками. – Похоже, сами боги нам решение подсказали.
Если станет людям Анкада на своей земле невмоготу, примем. Веску им поставим за дубравой, где наши земли с соседскими сходятся. Будет Ятвежь малая.
Борута едва удержался, чтобы не кивнуть головой. Он понял, что отец тоже обратил внимание на то, как раскладывала свои побрякушки бабка Мина. Если Ятвежью старой считать то заброшенное городище, то вместе с Ятвежью малой получался треугольник. А если принять брошенную Миной ленту за реку Наревку…
Да, так и выходило. И если прокопать там ров, как возле старого городища, да укрепить берег… Борута мысленно уже ставил небольшую крепостицу в излучине реки.
Старейшины еще долго совещались, даже после заката. Повинуясь знаку Сколоменда, служки обнесли всех горячим взваром. Потом пришел черед пенного пива. А потом все, наконец-то, разошлись.
Борута перекинувшись парой слов с братом, еще больше уверился в том, что старейшина Анкад не согласится с тем, что надумал их совет. Если Борута правильно понял, Анкад – воин в самом расцвете сил, лет на пять-шесть старше Скирмута. Прийти сейчас на земли Сколоменда, означало принять его старшинство, принеся клятву служить, как сын служит отцу. Гордый Анкад на это не пойдет. Чудо уже вообще, что решился за своих людей просить.
– Ну что, Борута, тебе, похоже, даже боги судили возиться с твоей крошкой-пущаночкой. – Скирмут не был бы Скирмутом, если бы не поддел. – Вон, даже бабка Мина говорит, что литовский медок – не для тебя.
– Ну, не для меня, так не для меня. Остальным больше достанется. – Борута пожал плечами. Сам он считал себя почти женатым с момента сватовства. Сговаривали-то их отцы, но ленту у панны Мирославы его просить никто не заставлял. Сам просил, сам обещал, захваченный в тот момент свежей красотой юной паненки. Чего уж теперь…
Хотелось выпить горячего взвару на меду, завернуться в теплую шкуру и спать. А еще надо бы выбрать день, чтобы увидеть невесту. Заодно, и будущему тестю шепнуть пару слов. Хотя, мальчишки, что по поручению Сколоменда, постоянно шныряют по окрестностям, доносят хорошие новости. Пан Януш держит ворота закрытыми и оружие острым.
Решив для себя что пущанам будет не лишним узнать последние новости с северных границ, Борута успокоился и уснул.
***
Пока в Ятвежи готовились к долгой войне, в Соколуве готовились отбивать привычные короткие налеты. На осадное положение переходить было рано, так что на следующей седьмице пан Януш снова велел домашним собираться в храм.
– Лето будет непростым, – ответил он на вопросительный взгляд пани Малгожаты, – помощь Творца не повредит.
На этот раз Мирославу уже не встречали столь враждебно, но когда семья Соколувских вошла в храм, шепотки стали громче. Стараясь не обращать внимание на сплетниц, Мирося прошла вслед за родителями и семьей к своей скамье. Храмовник привычно начал службу, но вдруг замолчал. В храме воцарилась настороженная тишина.
Обернувшись в ту сторону, куда смотрело большинство присутствующих, Мирося тихо ахнула. В дверях храма, открытых ради жаркого дня, стоял Борута. Одет он был почти так же, как и на смотрины. Так, как подобает зажиточному шляхтычу. Только алая лента, бантом приколотая слева, выдавала, что сердце этого кавалера не свободно.
Под десятками взглядов Борута держался удивительно легко, словно и не поганин вовсе. Или не в храм пришел, а так, на пиво к соседу заглянул. Миросе на миг даже смешно стало, когда она увидела, что храмовник как замер с поднятыми руками, так и забыл их опустить.
Борута же, окинув растерянных прихожан внимательным взглядом, приветливо кивнул храмовнику. Дескать, все в порядке, можно продолжать. Надо отдать тому должное, храмовник почти без запинки продолжил с того места, на котором и остановился. Но, конечно, служба уже пошла совсем иначе. Все (мужчины – более сдержано, женщины – более явно) постоянно крутили головами в надежде получше рассмотреть, что делает в храме закоренелый поганин.
Насколько Мирося могла судить, Борута в храме не делал ничего. То есть, совсем ничего. Как стал, прислонившись к дверному косяку, так и простоял почти до конца службы. Лишь когда мальчик-служка, обходивший прихожан с корзиной для пожертвований, попытался как можно незаметнее прошмыгнуть мимо двери, поманил того пальцем.
