одно, а чаще два-три сожженных поля в сезон — тоже не обойтись. В прошлом году урожай впервые на памяти старших собрали весь, люди поверить своим глазам не могли.
— Предлагаешь лагерь свернуть и вернуться в пещеры? — спросил дед. — Доброе дело, я и сам уже думал.
— Нет, уважаемый дедушка. Предлагаю усилить охрану лагеря, отстроить стену, и сделать заставы по реке, выше и ниже по течению, досматривать проходящие струги. А еще, дедушка, предлагаю отправить экспедицию к горным Кланам, рассказать, что у нас тут можно торговать ближе и лучше — а то и самим у них скупить нужное, привезти сюда и здесь уж продавать равнинным Кланам...
Брови деда грозно сдвинулись.
— В торгашей хочешь нас превратить? — спросил он обманчиво спокойным тоном, но Союн уже предчувствовал бурю.
И все же отступать было нельзя. Струсишь сейчас, дед разозлится все равно, а Союн свое не выскажет.
— Времена изменились, дедушка. Драконов не стало, торговать теперь будут больше.
— Да уж, времена изменились... Мой опальный внучок, презревший наши законы, набрал силу! Тебе там, на поверхности, я погляжу, все в рот смотрят? Почему тебе подчиняются другие Яркие?! В обход двух двоих дядьев?!
(Он имел в виду Таира и старшего драконоборца Ранеана).
«Потому что Таир — лентяй и дурак, а Ранеана интересует только боевая подготовка», — Союн проглотил этот очевидный ответ.
Деда было уже не остановить: он гремел.
— Испокон веку Барсуки-и-Просо жили только земледелием и войной!
— Чем богаче будут Кланы, тем торговля будет для них важнее, — Союн встретил эту бурю, не отводя глаз. — А те, кто контролирует торговые пути, будут контролировать новый мир.
— Ну и дикие у тебя идеи, внук, — процедил дед сквозь зубы. — Что еще ждать от мерзавца, который предпочел женщину из Темных!
***
Доара объявила, что беременна, на следующий день.
Они сидели и обедали у себя дома, расположившись возле нагретого печного бока. Лепешки Доара взяла на общей кухне, а к ним еще сварила рисовой похлебки с мясом из добытого Суярой зайца (та неплохо ставила ловушки и без опаски уходила далеко от лагеря). Трапеза по этому поводу получилась почти праздничной — с мясом все-таки!
Союн даже похвалил девчонку.
Тут Доара и выдала, понизив голос:
— Суйри наша вообще молодец! Говорит, что ребенок в животе чувствуется примерно так же, как малыши ее племени. Она, пожалуй, сможет сделать так, чтобы он родился магом.
От неожиданности Союн даже опустил глиняный горшочек с редким кушаньем.
— Правда? — спросил он с трудом: в горле запершило.
Ведь сколько раз думал: может, и правда зря упрямится? Может, надо было дать Доаре развод, чтобы она смогла родить от другого?.. (А самому попроситься в другой Клан, чтобы не видеть ее в чужих объятиях). Останавливало только то, что знал: Доара, конечно, уйдет без единого слова, может, даже вернется обратно к Кротам, но мужа себе искать не будет. Так и останется одна.
Суяра же продолжала с аппетитом есть.
— Слушайте, ну я же не прорицатель! — сказала она, облизывая пальцы. — И не ясновидящая! Пока все вроде хорошо, но я же не знаю, может, дети у вас не из-за магии не рождались, а по другой причине — наследственность плохая, например, или кровь у вас несовместимая. Если в этом дело, то ничего не обещаю. А если только в магии, то да, зародыш реагирует на те же приемы, которым меня учила матушка...
Союн поймал себя на желании схватит Суяру в объятиях и стиснуть ее так крепко, чтобы кости хрустнули. Потому что стиснуть до хруста Доару он сейчас не мог — боялся.
— Какой срок? — только и спросил он.
— Две луны, — сказала Доара.
— Тут я пас, — пожала плечами Суяра. — О ваших сроках развития ничего не знаю. Но Дояра попросила меня проверить еще три недели назад.
— И ты молчала?! — неверяще уставился на жену Союн.
— А зачем было говорить — чтобы ты зря переживал? — ворчливо спросила жена.
Вот тут все-таки Союн полез к ней обниматься. «Чтобы он зря переживал!» Как будто это не с ней происходило, как будто это не она выла от боли каждый раз, и все слезы потом по ночам выплакивала.
И вот как раз тогда, когда Доара отпихивала его — «все остынет, а я готовила, старалась!» — снаружи затрубил рог, громко зазвучали голоса.
«Похоже, не дадут ни доесть, ни отпраздновать», — подумал Союн.
И оказался прав: в лагерь явились самые уважаемые старики.
Не дед, конечно — он до сих пор ни разу не удостаивал их посещением. Так, несколько прилиженных; двоюродный дядя Союна по матери (старший брат Таира), двоюродный дед по отцу и троюродная бабка по отцу же. Их разноцветные волосы, выкрашенные сообразно вкусам каждого (у одного — зеленые и желтые, у другого — фиолетовые и белые, а у троюродной бабки — во всех цветах радуги) ярко сверкали на фоне темных и седоватых макушек остальных.
— Старейшина повелел огласить свою волю, — важно проговорил двоюродный дядя Союна (несмотря на принадлежность к более молодому поколению, он был самым старым из присутствующих). — Его воля гласит: мы, дети Барсука-и-Просо, забыли о нашем пути и презрели долг, начали копить богатство и расширять земли, не умея их защитить, наши подземные алтари в запустении и подпорки не ставятся. Клан уже обеднел из-за этого, а молодежь предлагает еще сильнее транжирить наши средства на сомнительные предприятия! Чтобы поставить заслон хаосу, лагерь на берегу Лакаи необходимо срыть до основания, частокол и вышки снести, жителям же перебраться обратно в пещеры. Отныне и впредь запрещается оставаться на поверхности полные сутки помимо охотничьих экспедиций; запрещается подниматься без особого дозволения; запрещается проводить на поверхности работы без охраны, выделенной под руководством уважаемого Ранеана. Полностью запрещается на поверхности развешивать белье на просушку; купаться; проводить праздники и ритуалы. При выходе на поверхность всякого Темного должен охранять по меньшей мере один Яркий.
Люди слушали все это молча, потом разговорили разом — возмущались, расспрашивали.
— Без толку говорить! — возвысила голос двоюродная бабка Союна. — Старейшина все сказал! А вы, Темные, страху не знаете!
— Я вот не Темный, а тоже не пойму, с чего это прадед за здорово живешь решил уступить наши земли другим Кланам! — возвысил голос Ясантиир.
— Как смеешь
