становилось жарко.
Последним штрихом стали совершенно неподъемные тулупы в пол. Поверх тулупов, где-то в области талии, нас опоясали кожаными ремнями и стянули всю эту груду шмотья.
-- Пойдемте, барышни миленькие. Пойдемте, – ласково приговаривала Бруна. – Я вас в возок посажу, а Луиза сейчас быстренько и оденется.
За дверью раздались тяжелые шаги. И басистый мужской голос произнес:
-- Я за вещами пришел… Входить, что ль?!
Бруна распахнула дверь, и мы с трудом протиснулись мимо огроменного бородатого мужика в таком же, как у нас тулупе, только нараспашку.
– Доброго утречка, барышни, – пробасил он.
– Доброго… – нерешительно ответила я, а Анжела что-то невразумительно буркнула.
Служанка провела нас по длинному коридору с несколькими дверями. На стене в кованом бра вяло горела единственная свеча. Потом мы спустились по узкой неудобной лестнице со второго этажа и попали в темное помещение со столами, где слабо мерцал один единственный источник света. Тут эта самая Бруна подхватила с одного из столов шерстяной платок, накинула себе на плечи и двинулась в конец помещения. Вывела, наконец, на улицу, освещая нам путь каким-то старинным светильником: стеклянным шаром, оплетенным медной сеткой.
-- Мама дорогая…! -- первый раз за всю жизнь наши мысли с сестрой сошлись полностью и абсолютно.
На улице стоял довольно сильный мороз, а в деревянные открытые сани с облезлой краской, припаркованные прямо у выхода, были впряжены две большие мохноногие лошади, фыркающие и пускающие ноздрями облака пара. Дно саней устлано толстым слоем сена, а лавка покрыта вытертыми войлочными подушками, расплющенными от долгого пользования.
Именно туда, подталкивая обеих в спины по очереди, Бруна нас и впихнула. На втором сидении лежало что-то вроде громадного мехового пледа, сшитого из разнообразных клочков и кусочков. Накинув эту тяжесть нам на колени и с уетливо подтыкая его под ноги, служанка приговаривала:
-- От, так и хорошо! От, так и тёпленько вам будет!
Глава 9
К замку мы подъехали уже в полной темноте. Это еще хорошо, что не было метели. Я не представляю, как возчик, которого звали Берг, ориентировался в этих заснеженных полях.
Конечно, была более-менее наезженная дорога, но за целый день при таком морозе мы видели людей только три или четыре раза. Попалась нам навстречу очень интересная повозка-коробка на полозьях и с трубой на крыше, из которой валил дым. Карету-коробку сопровождали шестеро всадников на конях, укутанных так, что различить телосложение их было совершенно невозможно. Чтобы пропустить этот отряд, Бергу пришлось загнать наших коней в снег на обочине. А потом, когда они проехали, слезать с облучка и выводить коней на дорогу вручную.
Еще дважды попадались нам крестьянские телеги, которые сами уступали нам дорогу. И один раз где-то вдалеке Анжела увидела всадника. Но сумерки уже опускались так плотно, что ни я, ни она не были уверены, что нам не мерещится.
Первую часть пути мы разговаривали с Луизой довольно бодро. Она, закутанная в почти такой же тулуп, как и мы, сидела лицом к нам и с подозрением косилась на Анжелу. Сестрица делала бровки домиком и вид, что у нее болит голова. И только потому она не принимает участие в беседе и не спешит мне объяснить всем известные вещи.
Я узнала неожиданную деталь: фамилия покойного барона была точно такой же, как и у нас на Земле – Ингерд. Мы переглянулись, и я пожала плечами: подумаешь, простое совпадение. Анжела и я были дочерьми барона Ингерда от первого брака.
Мать наша умерла от зимней лихорадки, когда мне было около восьми лет, а Ангеле – десять. И барон вскоре женился вторично. Новая жена подарила ему долгожданного сына. На радости, желая угодить мачехе, папаша отправил нас с сестрой в монастырский приют для благородных девиц.
Там нас учили шить и вышивать, готовить и вести хозяйство, а также слушаться мужа и читать молитвы. Мы с сестрой вновь переглянулись: даже я не умела шить толком, а уж Анжелка-то и подавно никогда иголку в руках не держала. Нам обеим было страшновато и тоскливо. Под клочкастым пледом Анжелка нашла мою руку и крепко стиснула, показывая глазами на Луизу и как бы говоря: «Расспрашивай ее дальше». Сама она с изможденным видом склонила голову набок и прикрыла глаза, показывая, как дурно себя чувствует. А я продолжила задавать служанке вопросы, периодически делая вид, что что-то вспоминаю.
У нас будет две недели на то, чтобы сшить себе пристойное приданое, а потом меня и сестру отправят в столицу Кингсбург. Страна наша называется Райзергрунд, что, по словам Луизы, означало Счастливая Земля.
Через пару часов болтовни я чувствовала себя абсолютно замученной и замерзшей. У Анжелки тоже побелели щеки и нос. Боясь обморожения, мы не придумали ничего лучше, как целиком залезть под этот самый меховой плед. Стало немного теплее, зато мы почувствовали, как дико воняет эта меховая тряпка.
Впрочем, выбор был невелик: или нюхать гадость, или морозиться, сидя на скамейке. Думаю, от смерти нас спасло только то, что сам замок находился от трактира не так и далеко. Лошади трусили неторопливо, и вряд ли мы проехали большое расстояние. Периодически мы выныривали из вонючей груды меха, чтобы подышать свежим воздухом, но холод стоял собачий, и мы быстро возвращались назад.
В отличие от Анжелы, которая еще в школьные годы успела объездить со своим отцом и мамой половину мира, я почти нигде не бывала. На каникулы мама отправляла меня к моему родному отцу. Именно потому наша реакция на замок была совершенно разной. Если мне он показался удивительно уютным и красивым, то Анжелка только брезгливо сморщила нос и фыркнула.
Разумеется, в художественной школе я видела и картины, и репродукции, и фотографии различных дворцов и замков. Я понимала умом, что вот этот, реальный, достаточно скромен. Но массивные стены из серого, посеребренного инеем камня, мерцающие внутри за стеклами огоньки свечей и необыкновенно толстые, похоже, дубовые двери произвели на меня неизгладимое впечатление. Это был реальный и настоящий замок, все недостатки которого скрадывал сумрак.
Двери распахнулись, оттуда вышли люди. И нас с сестрой, уже плохо чувствующих свои тела, почти втащили в тепло и уют жилого помещения. Освещение в нем
