— И Энджи? — спросил, продолжая наблюдать за Славкой.
— На период действия контракта под защиту попадают вообще любые наши разработки, — невозмутимо пожал плечами юрист, как будто объяснял прописные истины. — Точнее, ты попадаешь Ястреб, — добавил усмехнувшись. — Очевидно, кто-то там, наверху, — ткнул он пальцем в потолок, — сильно задолжал Борисычу, а ему не хочется потерять еще одного разраба.
Я поморщился, но комментировать не стал. Я примерно знал, что именно задолжали и при каких обстоятельствах задолжали. Борисыч как-то обмолвился, а я сложил два и два. Сложил, охренел и решил стереть нахер с подкорки.
— Я к чему веду, — продолжил юрист, расправляя невидимые складки на рукавах пиджака, — что показывать, а что нет, решать будем мы, и это хорошо, потом…
— Я не буду никому, ничего рассказывать, — наконец-то осмысленно посмотрела на Келера Лава. Проговорила ровно и твердо. На следующие несколько секунд в комнате повисла тишина, а потом голос Вороновой стал еще выше, — Никакого заявления не будет. Прости, Виктор, что отняла твое время, — холодная, официальная улыбка тронула уголки губ.
Келер в кресле застыл, глаза от удивления стали огромными, а зрачок, наоборот, сузился. Он смотрел недоверчиво и возмущенно одновременно, пытался, очевидно, подобрать слова.
— Слава? — я повернулся к ней, загораживая собственной спиной от охреневающего юриста, всмотрелся в заострившееся лицо, пробуя уловить во взгляде причину таких резких перемен. Воронова только неопределенно покачала головой и расправила плечи, готовясь отстаивать собственное решение.
Так. Ладно-понятно. Орлеанская дева и ратные подвиги.
В груди вспыхнуло и закололо знакомое чувство, изученное за время работы со Славкой от и до. Я знал каждый его оттенок и отзвук, узнал бы из тысячи, знал этот взгляд, позу, напряжение, сквозившее в каждой линии натянутого тонкого тела. Это как со словарями, как с историей про назначения команд, как с ошибками в голосовом управлении.
— Виктор, — я повернулся к юристу, поднялся на ноги, — действительно спасибо, что приехал, с меня ящик. — Келер мой маневр оценил правильно. Он с Лавой работает еще дольше, чем я, наверняка успел изучить ее не хуже. А поэтому тоже поднялся на ноги, усмехнулся.
— Сочтемся, — поправил знакомым жестом галстук, — хороший, разраб в семье всегда пригодится.
— Как и хороший юрист, — кивнул, провожая мужика к выходу, Славка за нашими спинами даже не пошевелилась, только чуть склонила голову.
— Как думаешь, сколько времени займет? — едва слышно спросил Виктор, стоя уже на пороге.
— Понятия не имею, — покачал головой. Воронова выглядела очень уверенно. — Но сделаю все, чтобы заявление она все-таки написала.
Келер бросил задумчивый, длинный взгляд в сторону кабинета, покачал головой.
— Она меня восхищает, правда, — вздохнул мужик тяжело, перевел взгляд на меня, потом опять на кабинет, влез в ботинки. — Но иногда кажется, что боженька серьезно просчитался и отсыпал ей яиц куда больше, чем следовало, чем вообще может быть у женщины.
— Ты веришь в Бога? — вздернул я брови.
— Я юрист, Ястреб, — хмыкнул Виктор, делая шаг за порог. — Надо будет, я поверю, что мы живем в матрице, созданной гигантским червем на брюхе мертвой черепахи.
Я коротко расхохотался, а Виктор еще какое-то время продолжал сверлить взглядом закрытую дверь кабинета, словно не до конца примирился с реальностью.
— Позвони, как получится ее уговорить, — вернул он меня к разговору. — И объясни, что лучше с заявлением не затягивать. Из-за аварии менты уже начали копать. Пока, скорее всего, не особо напрягаются, но, когда поймут, что тачку, протаранившую кар Вороновой, с наскока найти не получается, начнут суетиться.
— Я тебя услышал, — кивнул серьезно.
— Хоть кто-то в этой богадельне меня слышит, — оскалился юрист и направился к лифту, а я вернулся к Славке, думая о том, что ей скажу.
— Не начинай, — покачала Лава головой, стоило мне вернуться.
— Я даже слова не сказал, — развел руками в стороны и опустился рядом на диван.
— Мне знакомо это твое выражение лица, — поморщилась Славка. — Ты сейчас начнешь убеждать, что я неправа.
— Но ты ведь знаешь, что это действительно так, — усмехнулся. — Слав…
— Я не буду подставлять под удар тебя и Иннотек, несколько лет собственной работы. Слишком высоки и неоправданы риски. Ты не можешь не понимать, что если в тебя вцепятся, то работать будет невозможно! Тормозить и дальше с запуском Энджи нельзя, рынок таких косяков не прощает.
— Все очень классно, конечно, Слав, — прорычал, скрещивая руки на груди. — Вот только, где в это чудесной схеме ты и твоя безопасность? Не расскажешь?
— Не дави, Гор, — покачала она головой, копируя, скорее всего неосознанно мою позу. — С анона хватит и одного заявления. И авария с причинением вреда здоровью, или что там за дебильная формулировка — гораздо серьезнее, чем кролики, сообщения и запугивания. Смерть Фирсова…
— Вот здесь, — перебил я раздраженно, — и лежит баг, Славка. Смерть Фирсова или его убийство, если хочешь, и твоя авария пока совершенно никак не связаны. Сейчас — это два разных дела!
— В смысле убийство? — нахмурилась она, тонкие руки безвольно упали вдоль тела, потемнели глаза, взгляд стал похож на тот, что был у Келера: недоверие и непонимание, раздражение.
— А ты думаешь, он сам обдолбался? Просто ни с хрена ли решил устроить себе передоз, да? — издевательских нот из голоса убрать не вышло. Да я, на самом деле, и не особенно старался. — Это синт, Лава, ты представляешь, сколько нужно сожрать, чтобы сдохнуть? Или ты считаешь, что в придурке-Жене вдруг проснулась совесть? Знаешь, твоя подстава, конечно, поступок — дерьмовый, но не настолько, чтобы кончать жизнь самоубийством!
— Аварию и смерть Фирсова связать можно, — не желала отступать она, но в голосе уверенности немного убавилось. — Этого должно хватить.
— Ты, действительно, такая наивная, Славка? — не удержался я.
— А ты действительно не понимаешь рисков? Я не буду заявлять об аноне! Авария и Фирсов, хрен с ним, сообщения — окей, но об остальном не проси!
— Слав…
— Разговор закончен, Гор, — она подхватила угробищные костыли. — А теперь сдел…
— Воронова, я тебя сейчас силой в тачку затолкаю и отвезу в ментовку, — прорычал, выхватывая пластиковое убожество из тонких рук, придерживая Воронову, чтобы не свалилась. С глухим стуком костыли свалились на пол, Лава смотрела зло и с вызовом, кривились губы, раздувались тонкие крылья носа, частила жилка на шее. — Вокруг тебя дерьма творится мало? Почему ты думаешь о чем и о ком угодно, только не о себе? Что за идиотское, на хер никому ненужное самопожертвование? — Я сжимал ее в руках и сверлил взглядом.
— Я не буду тебя подставлять, — в который раз проговорила Слава, процедила по слогам, сжимая мою футболку в пальцах до побелевших костяшек.
— Это мне решать, — ответил в том же тоне. — Я взрослый мужик и последствия своих поступков понимаю. Поковыряются и отвалят.
— Нет, — отчеканила она.
— Я ведь действительно тебя силой в машину затолкаю, Славка. Не доводи.
— Очень страшно! Оформят, как ложное обращение, — усмехнулась зло, легко толкая в грудь.
— Воронова!
— Ястребов!
— Мать твою, Славка! Тебя душили, толкали, валяли по земле, на тебя два раза напали, он пробрался в твою Энджи, — не смог сдержаться я, видя, как сжались в упрямую тонкую линию губы. — Как только вернется твоя мама, уверен, что доберется и до нее, он строчит тебе эти долбанные анонимки, и собственные мозги ставлю на то, что дрочит над каждой. Что? Что еще он должен сделать, чтобы ты наконец-то перестала прятать голову в песок?! Разбить о нее твой же ноут? Подослать к тебе очередного Мирошкина?
— Мирошкин не… — начала она, снова толкая и осеклась. С шумом захлопнула рот, забарахталась в руках, завертела головой, шаря взглядом по полу столу. Совершенно другим взглядом, затуманенным не так.
