Она дрожала на ветру, хлюпала носом и смеялась сквозь слезы.
— Ладно.
* * *
Тем же вечером Дрейк и Баал, сидя перед непременным молчаливым собеседником — пламенем в камине — и потягивая виски, вели пространный философский и бесконечный по сути и содержанию разговор. Оба, кажется, были уже чуть пьяны, но расслаблены и довольны.
— Это для тебя подобные существа — загадки, — вещал Регносцирос, помахивая почти пустым стаканом, на дне которого позвякивал подтаявший лед, — а во многих других мирах Ангелы и Демоны во всю орудуют, используя людей. С той лишь разницей, что первые пытаются их защищать, а вторые сбивать с пути истинного, играя на единственном доступном и безотказно действующем инструменте — человеческих эмоциях. Потому что по большому счету эмоции — это все, что есть у людей. Нет, у них нет денег, богатства, достижений, славы или за чем там еще они постоянно гонятся? У них есть лишь способы обеспечить себя очередной радостной минутой. И то, если повезет. А ты отгородился ото всех и теперь искренне дивишься тому, что увидел сегодня.
— Но Архангел… Вот уж не думал.
Человек в серебристой форме раньше никогда не пил спиртного у Баала в гостиной, и теперь хозяин дома наблюдал за гостем со скрытой радостью — вот так и тают между людьми преграды, так и сближаются совсем разные, казалось бы, личности. И хорошо, что так, приятно. На деле в этот момент Регносцирос думал не столько о Дрейке, сколько о еще одном диалоге с Измаилом, который случился на пути в Нижний Мир. О своем вопросе и о том ответе, что получил от служителя Бога.
— А правда ли, что Ангел есть у каждого человека?
— Правда.
— Значит, он есть и у меня?
«Но я же демон. Нонсенс. Мне такого не может быть дано…»
Но Архангел удивил.
— Он есть и у тебя, Баал. Присматривает за тобой, старается помогать.
Невероятно. Значит, и сейчас этот невидимый пернатокрылый товарищ стоит где-нибудь за диваном, смотрит на то, как они с Дрейком выпивают, и ухмыляется? Чего он только, должно быть, не насмотрелся за долгую, иногда крайне насыщенную полудемонскую жизнь. Наверное, временами он был вынужден прикрывать лик крыльями и отворачиваться… Иначе никак.
— Я, вот, подумал о другом, Дрейк.
— О чем?
— О том, что они бы все равно вмешались. Если не сегодня, то в день, когда у Тайры истек бы жизненный срок.
— Почему ты так думаешь?
Регносцирос усмехнулся и потянулся за бутылкой.
— Да потому что они все это время зорко следили за ней. И если уж не позволили ей умереть тогда, то навряд ли позволили бы в конце срока слежки. Пришли бы, как сегодня, поговорили бы, дали второй шанс. Но… это мои мысли.
— Зачем же тогда пришли сегодня?
— Просто потому, что мы заварили эту кашу. Выдумали идти вниз, махать руками, разбираться. Слишком хороший и удобный шанс, чтобы его упускать, не находишь?
— Получается, мы могли ничего не делать для Тайры?
— Не знаю. Я не утверждаю, но, возможно, могли бы и не делать.
— Но мы все равно были ей должны.
— Это да.
— Вот и вернули долг. Отблагодарили.
Баал, вспомнив об обещанном ему самому долге, расслабленно улыбнулся.
— Что, уже придумал? — тут же прочитал его мысли Начальник?
— Нет, еще нет.
— Тогда, пожалуй, налей немного и мне тоже. Свобода все-таки. Хороший вечер, тихий. И мы больше никому ничего не должны.
Благородно звякнули, соприкоснувшись, стенки бокалов.
* * *
В тот же самый момент, когда на другом конце города предавались беседе демон и Дрейк, в гостиной у Стива царила благостная тишина.
После официального уничтожения календаря они не поехали в ресторан, равно как и не закатили вечеринку, не стали звать в гости друзей, хлопать на весь дом пробками от шампанского или часами напролет танцевать. Есть праздники, которые отмечают тихо. Такими праздниками дышат, их неторопливо вдыхают и выдыхают порами кожи, ежесекундно пропускают через каждую клеточку тела и разума осознание случившегося радостного события и тихо пузырятся ощущением обретенной свободы.
Свершилось. Наконец.
И впереди теперь так много времени — их времени. Вместе. Для любых дел, разговоров, улыбок или полного ничегонеделанья. Для всего.
Стив лежал на диване, Тайра у Стива на груди, а Пират, устроившийся рядом на мягком подлокотнике и подвернувший под себя лапы, беспричинно мурчал — чувствовал, что напряжение спало, что у людей все наладилось, и оттого радовался тоже, как умел — по-кошачьему.
Теплые пальцы ласково перебирали ее рассыпавшиеся по спине волосы, мерно вздымалась и опускалась широкая грудь, под щекой неторопливо и спокойно стучало сердце. Часом ранее Тайра завершила процедуру по вплетению обратно в тонкие тела душевного света, аккуратно запечатала ненужные более отверстия и сам сосуд — зачем лишний раз тратить энергию? — и теперь, ощущая под собой тело Стива, отдыхала. Тикали настенные часы, но бег секунд больше не пугал ее — этим утром сто пятьдесят дней растянулись в блаженную неизведанную бесконечность. Где ее конец? Есть ли он вообще и наступит ли? Теперь, Тайра верила, путь длинный — шагать и шагать.
— Вот ты и увидел его…
— Кого? Кима?
— Да. Хороший он, да?
— Да, — Лагерфельд помолчал; этим вечером он, как и Тайра, тонул в ощущении блаженства. — Очень мудрый, сразу видно. И любит тебя.
— Угу, — она зажмурилась. Если бы могла, тарахтела бы сейчас, как Пират. — Как думаешь, что подарить Баалу? Как отблагодарить?
— Да придумаем еще, не беспокойся. Он и не ждет ничего, я знаю. Да-да, и то, что ты жаждешь его поблагодарить, я тоже знаю.
Стив улыбнулся. Эту женщину-загадку ему предстоит изучать еще много лет, но кое-какие ее черты он уже успел узнать, в том числе и желание кого-нибудь отблагодарить.
Хорошо. Спокойно. Кофе бы…
Наверное, Тайра подумала о том же самом, потому что в этот момент подняла голову, хитро блеснула глазами и улыбнулась; на ее щеке отпечатался шов его рубашки и след от пуговицы.
— Мистер Лагерфельд, как насчет тоста с жареной сосиской? Или тоста с фасолью из банки? Других блюд миссис Лагерфельд пока готовить не умеет.
Мужская грудь под ней затряслась от смеха.
— А как насчет помощи от мистера Лагерфельда? Соорудим макароны, например, потрем сыр, добавим томатов и немного листьев тарлика? Как вам?
— Мне? Звучит умопомрачительно вкусно.
— Тогда вы должны освободить мне пространство, чтобы я смог встать.
Послышался шорох одежды, и его ладонь тут же потянула на себя теплая женская.
