Прошлой ночью её разбудила стая койотов.
Поначалу это напугало её, а потом привело в восторг. Они казались такими скорбящими, но в то же время сострадательными по отношению друг к другу, как семья.
Ей здесь нравилось.
— Вот, — сказал голос прямо перед тем, как мощная рука пихнула её.
Глаза Чандрэ распахнулись, и она напряглась, повернув голову.
Старик улыбнулся, передав ей жестяную миску с чем-то, пахнущим насыщенно и пряно, с мясом и бобами.
— Вот, — повторил он на английском с акцентом.
Он явно хотел, чтобы она взяла миску.
После краткой паузы Чандрэ протянула руку и аккуратно взяла у него еду.
Она надеялась, что после этого он уйдёт.
Вместо этого он сел рядом с ней, плюхнувшись прямо на землю. Это несмотря на его возраст, который равнялся где-то 70–80 годам, поскольку он был человеком, и несмотря на то, что он был одет в джинсы и ковбойские ботинки — не самую свободную для движений одежду в мире.
Перебросив длинную седую косичку через плечо, чтобы не мешалась, он поставил себе на колени вторую миску и быстро начал есть, зачерпывая месиво из бобов и мяса с помощью лепёшки и кушая его прямиком из миски.
Он ничего ей не сказал, и после небольшой паузы Чандрэ сдалась, вздохнув.
Положив трость у своего противоположного бедра, она поднесла к носу миску и настороженно понюхала. Она уже собиралась помешать содержимое пальцем, но тут мужчина снова пихнул её рукой. Когда она перевела на него взгляд, он запустил руку в мешок рядом с ним и достал ещё две лепёшки. Он передал их Чандрэ.
— Горячо, — он показал с помощью пальцев и лепёшки, как надо кушать, словно она была младенцем и не видела, как он сам только что ел. — Горячо. Ешь.
Мысленно вздохнув, Чандрэ сдержала желание закатить глаза, затем взяла первый кусочек хлеба. Нахмурившись и понаблюдав, как он сгибает лепёшку в подобие ложки, она скопировала его действия (будучи уверенной, что он опять наорёт на неё, если она не сделает так, как он) и зачерпнула немного бобов в лепёшку.
Взяв еду в рот, она стала медленно жевать.
Было вкусно.
Очень, очень вкусно… особенно по меркам человеческой пищи.
Пожилой мужчина рядом с ней усмехнулся.
Когда Чандрэ повернула голову, он приобрёл очень довольный вид. Он показал на её рот и лицо, почти как на языке жестов. Когда она лишь нахмурилась и покачала головой, давая ему знать, что не понимает, он постучал по виску одним пальцем.
Осознав, что он имеет в виду, она вздрогнула, опешив.
Затем нахмурилась. Поддев пальцем ошейник сдерживания видящих, надетый на неё, Чандрэ оттянула его от своей шеи, показывая мужчине.
Хмыкнув в знак понимания, он кивнул. Отставив в сторону свою миску чили и куски лепёшки, он подвинулся по земле ближе к ней, пальцами показывая повернуть голову. Когда она лишь нахмурилась, не шевелясь, он повторил жест, на сей раз более непреклонно.
Вздохнув, она подчинилась.
Повернувшись к нему спиной, Чандрэ продолжала хмуриться, пока мужчина наклонялся над ней. Когда он хмыкнул и снова обратился к ней жестами, она раздражённо вздохнула, затем повиновалась и убрала свои густые косички от ошейника.
Она повернулась к нему во второй раз.
Он наклонился ближе.
Чандрэ посчитала, что он просто хочет осмотреть ошейник. Может, он не знал, как работают такие штуки. Откуда ему знать, если он жил здесь?
Вместо этого она услышала знакомое лёгкое гудение в ухе — работа сканера сетчатки. Нахмурившись ещё сильнее, она собиралась повернуться и спросить, что он делает, но тут услышала звучный щелчок.
Ошейник расстегнулся.
Чандрэ ахнула от шока, чувствуя, как нити отпускают её позвоночник. Затем старик раскрыл ошейник, снимая его с её шеи.
Повернувшись, она уставилась на него, затем на Луриаал, которая сидела по другую сторону костра. Луриаал наблюдала за ними двоими, сощурив серебристые глаза сильнее обычного, но в них не отражалось тревоги. Казалось, она вообще не беспокоилась из-за того, что ошейник сдерживания Чандрэ сейчас находился в руках старика.
Чандрэ повернулась обратно к старику.
— Нет, — сказала она, показывая отрицательный жест рукой. — Нет. Надень его обратно.
Она потянулась к ошейнику, но старик убрал его подальше, усмехнувшись.
Он снова постучал по виску, показав на её голову.
Несколько секунд она раздражённо смотрела на него.
Затем, осознав, что у неё нет выбора, она открыла для него свой свет.
Его мысли тут же раздались в её сознании.
«Всё хорошо, náshdóítsoh. Мне дали разрешение снять его с тебя сегодня вечером».
«Тебе не стоило, — послала она тут же. — Тебе не стоило его снимать…»
Старик отмахнулся от её слов, показав на её миску чили.
— Ешь, — сказал он по-английски. «Расслабься, красноглазая. Я тебе не наврежу».
Чандрэ уставилась на него, затем на ошейник, который он всё ещё держал на вытянутой руке подальше от неё. В голове промелькнула абсурдная мысль отобрать ошейник силой и надеть его самой. Осознав, что без помощи не сможет его активировать, даже если захочет, она раздражённо выдохнула и села обратно на землю.
Она подняла свою миску чили и поставила себе на колени.
Положив её органический ошейник на землю с другой стороны от себя, старик сделал то же самое.
Какое-то время они оба ели в тишине.
Затем вновь раздались мысли старика.
«Видела бы ты своё лицо, — весело послал он. — Ты думала, я отравлю тебя, красноглазая? Или ты надеялась на это?»
Она покосилась на него. Увидев то веселье в его тёмных глазах, она посмотрела обратно на еду, зачерпнув ещё кусочек лепёшкой.
«Большая часть человеческой еды — хрючево, — послала она в ответ. — Я не ожидала яда. Я всего лишь ожидала, что это будет на вкус как экскременты».
Расплывшись в улыбке, он усмехнулся, качая головой, зачерпнул побольше бобов и мяса, засунул в рот большой кусок и принялся энергично жевать.
«Тебе не очень-то нравится мой народ, да? — подумал он в ответ. — Почему нет?»
Чандрэ фыркнула.
Бросив на него ещё один бесстрастный взгляд, она зачерпнула чили лепёшкой.
«Твоему народу я тоже не нравилась, кузен, — послала она, жуя. — Им не нравилась моя семья. Или семьи моих друзей. Иногда мы им слишком нравились… а когда они не нравились нам в ответ, они решали, что мы им тоже не нравимся».
Старик не казался оскорблённым. Он пожал плечами, и его мысли оставались будничными.
«Возможно, это правда. Но твои теперешние проблемы не из-за моих людей».
Чандрэ прожевала очередную порцию лепёшки и чили. Обдумывая его слова, она кивнула.
«Верно», — послала она, продолжая жевать.
Между ними воцарилось молчание.
Чандрэ тем временем продолжала есть. Каждые несколько секунд она поднимала глаза, глядя на звёзды. Ночь была ясной. Даже с костром было видно столько звёзд, сколько она не видела уже лет сто… может, за исключением тех нескольких месяцев, что она провела с Элли в Памире.
Эта мысль вызвала боль в её сердце.
Боль была настолько резкой, что глаза защипало.
Чандрэ и не осознавала, что её свет до сих пор открыт для старика, пока он не послал ей очередную мысль. Она не осознавала этого отчасти потому, что его разум был тише разума любого человека, с которым она когда-либо сталкивалась… может, за исключением монахов с высоких азиатских плато. У него был такой разум, который легко отдыхал, когда он им не пользовался — он не был рабом своего разума.
«Тебе стоит позволить мне отвести тебя в киву, — подумал он в её адрес. — Тебе может пойти на пользу. Позволит проработать некоторые вещи».
Ей потребовалось несколько секунд, чтобы переварить его слова.
Затем она пренебрежительно нахмурилась, не сумев сдержаться.
«Конечно, старик, — проворчала она в его сознании. — Будто если я увижу твоих тотемных животных, сгоню с потом треть своего веса и несколько часов посмотрю галлюцинации, это всё исправит, — она посмотрела на него в упор, и её мысли сделались холоднее. — Твои боги тоже не любят меня, кузен. И я не представляю, как они убедят Деклана не вырезать мне сердце однажды ночью, когда твоя Луриаал и её друзья не увидят».
