А вот события после возвращения он помнил плохо. Помнил размеренный голос Жигонды, капли пота на лбу у Касинды, свое собственное жуткое, так и не выдохнутое «нет» и боль — боль, обрушившуюся подобно громадной каменной глыбе, подмявшую под себя его всего, раздавившую, парализовавшую. Помнит единственную мысль, пульсировавшую в висках, насквозь пронзавшую мозг: это не могло быть случайностью, это он убил Элин, это он. Дальнейшие картины мелькали в памяти обрывочными всплесками: как, обезумев, не слыша самого себя, кричал он на короля, как рыдал на плече у Касинды, и еще — гимн, Атонский гимн, прекраснейшая во Вселенной музыка, которую он так любил, в которой каждый раз словно растворялся, превратившаяся в невыносимый лязг, в разрывающий голову грохот, под который лица и яркие плащи членов Государственного совета закружились перед его глазами единым многоцветным вихрем, уносящим в небытие — в полную темноту…
В следующий раз он увидел свет только через месяц, очнувшись и обнаружив над собой изможденное лицо совершенно поседевшего Касинды. Обнаружив все ту же боль, поселившуюся в нем навсегда, боль, вырвать которую можно было только вместе с сердцем, убить — только вместе с собой; осознав глубокую, зияющую бессмысленность своего существования. Жить не хотелось. Не хотелось ничего.
Еще несколько месяцев он просуществовал в этой пустоте и обессиленности, не ощущая границ между сном и явью. Вокруг суетились люди, работали какие-то приборы, что-то, кажется, говорил доктор-психолог, — он ничего не слышал, ничего не чувствовал. Но вот однажды, весенним утром, произошло совершенно незначительное событие. Касинда, как всегда по утрам, раздвинул легкие шторы, впуская свет, и обернулся от огромного, от пола до потолка, окна. Взгляды врача и больного встретились, и принц явственно разглядел, что глаза старика до краев наполнены слезами. Поняв, что Рилонда заметил это, Касинда неловко улыбнулся, торопливо отер глаза рукой и вышел из комнаты…
И тогда погруженный на самое дно безразличия ко всему на свете принц вдруг ощутил острый укол самого первого проснувшегося чувства — жалости, за которым хлынули потоком остальные — раскаяние, чувство долга, чувство вины…
Он выздоровел. Заставил себя выздороветь. И занялся всеми обычными обязанностями. Но теперь он был сломан. Да, сломан — никакое другое слово не описало бы его состояние точнее. Два удара одновременно — потеря любимой и предательство отца — ясно высветили перед ним суровые жизненные реалии. При воспоминании о своей наивной вере в то, что никто не может решать его судьбу, принц теперь только усмехался…
С тех пор прошли четыре года, но он так и не смог «забыть, простить, отпустить»… Не получается. Он все еще мысленно разговаривает с Элин, советуется, предполагая, как она могла бы оценить ту или иную ситуацию. И не может избавиться от чувства вины — ведь прекрасная, умная, талантливая девушка погибла потому, что любила его, а ее родители и брат и вовсе поплатились жизнью всего лишь за знакомство с ним. И как же горько становится ему при мысли, что все они были бы живы, не приди он тогда, спустя семь лет, к ним в дом! Он должен, должен был догадаться, что его опрометчивый поступок небезопасен для них… Но не догадался. Впредь он, конечно, никогда не повторит подобной ошибки, но разве эта его теперешняя «опытность» может служить утешением?..
Отношения с отцом очень сложны. Разумеется, он не может не общаться с королем по государственным делам, но при этом словно воздвигает между ним и собой толстую стеклянную перегородку, прочную стену отчужденности. И не может иначе. Ведь по определению, родители или дети — это люди, которые никогда не предадут. Люди, которым можно и нужно доверять безоговорочно. А когда не можешь доверять собственному отцу — это-то, пожалуй, и есть самое страшное. Ощущение жизненной устойчивости, защищенности пропадает, и остается страх…
И одиночество. Бездонная, безграничная пустота. В его случае — безнадежная. Похожая на глубокую, глубочайшую старость, в которой также уже ничего не ждут от жизни, как он сейчас. Рилонда — государственный деятель бесстрастен, собран и деловит. Рилонда — человек потерян, сломан и одинок…
Он заседает, решает, советуется, обдумывает, изучает, наносит визиты с различной целью на другие планеты, принимает послов. Все это важно и нужно, от этого зависят жизни и судьбы миллиардов людей. Но до того, что ему самому холодно и плохо в этой огромной Вселенной, дела нет никому. Разве что добрый Касинда иногда сочувственно улыбнется или скажет пару ободряющих слов…
Вот и сейчас политические мероприятия следуют одно за другим. Дружественный визит на Землю завершен, завтра — отлет на Ном, на саммит «большой пятерки». Глобальное, ответственное мероприятие; но он знает, что посреди обсуждения судьбоносных вопросов с первыми лицами государств-цивилизаций нет-нет да и кольнет его больно тоскливая мысль: на Атоне его никто не ждет…
Принц прикрыл гостиничное окно и лег в постель. Сегодня он действительно очень устал. Отлет назначен на раннее время. У лайнера красивое название: «Галилей». Вдруг захотелось вспомнить, кому принадлежало это имя. И, покопавшись в памяти среди сотен имен, изученных по истории Вселенной, уже погружаясь в сон, поймал мелькнувшее: ну конечно, древний земной ученый — астроном…
Неделя выдалась трудной, если не сказать — сумасшедшей. Первые два дня Алана скрупулезно проверяли, тестировали и инструктировали в службе безопасности. Когда стало известно, что проверка пройдена благополучно, агенты службы сообщили главную новость — рейс «Галилея», с которого должна была начаться работа Алана в космофлоте, намечался совершенно необычным, и даже не столько тем, что для корабля он был сотым по счету, юбилейным, сколько статусом пассажиров…
Билеты на пассажирский рейсовый лайнер на этот раз не продавались простым землянам. На борт «Галилею» предстояло принять огромное количество важнейших официальных персон. На саммит «Большой Пятерки» должны были быть доставлены председатель ООН Земли Гильермо Санчес, а также находящиеся с дружественным визитом на Земле гости — Президент Верги господин Дильмун, король Атона Его звездность Гаренда и принц Рилонда. Кроме того, по пути планировалась остановка на планете Эйри, где ко всей высокопоставленной компании собирался присоединиться еще и Президент Высшего Научного Совета Эйри господин Неро. Разумеется, у каждого руководителя имелось также определенное количество сопровождающих. Завершали список журналисты, аккредитованные в количестве по пять человек от каждой планеты.
