я смолчала. Потому что да, верила. Даже находясь здесь, в заточении, все равно верила, что вот-вот и отец одумается.
— Не говори так, — хмуро отозвался Лиам и слизнул кровь с разбитой губы, — госпожа Антер, простите его за грубость.
— Прощаю, все же, хоть формулировка и неправильная, а доля правды в его словах есть. Давайте так, если ваш отец хочет вас продать, то я вас куплю, хорошо?
Близнецы поперхнулись:
— На что?!
— На услуги Пылающей, — я пожала плечами, — это дороже денег. А благодаря вашей храброй до самоубийства сестре, я взяла под контроль силу. Теперь мое пламя находится не просто внутри меня, а там, где нужно, внутри меня.
Морис немного успокоился, вспомнил, видимо, что к Пылающим очереди на много-много лет вперед расставлены. А вот Лиам насупился, но тоже смолчал.
— А как она к вам попала? Лиам? Лиам!
Близнец, поняв, что пахнет еще одной плюхой, вылетел в сад. Морис за ним не побежал, а, повернувшись ко мне, предложил попить чай.
— Я слишком от много его оградил и он не повзрослел, — грустно произнес мальчик.
И это выглядело так дико и так страшно, что я нашла в себе силы ответить правильно:
— Так ведь в этом и смысл. Защищать своих от всего, что может им повредить. Он повзрослеет и поймет.
— Да. Я примерно об этом подумал, — согласился Морис и пошел на кухню.
Я же, подхватив Кнопу на руки, пошла за ним.
«Хорошо бы оборвать поводок до того, как сюда явится этот лисий торгаш».
Почему-то я ни минуты не сомневалась, что из двоих близнецов прав именно Морис. И теперь мне было страшно возвращать лисят в семью.
Войдя на кухню, я первым делом бросила взгляд на портрет. Старик все еще был там, но, к счастью, уже не двигался. Или…
Оторвав маго-ленту, я усмехнулась:
— Так значит, у тебя и третий портрет есть?
Шпион выцвел, он был едва различим на фоне насыщенных красок, но он по-прежнему мог двигаться. Уничтожь я главный портрет — он бы выгнил, оставив после себя зловонное пятно.
Губы старика едва шевелились, но я смогла уловить:
— Будет хуже… Слишком многое на кону…
— Не стоит его слушать, госпожа Антер, — проговорил вдруг Морис, что споро и ловко готовил для нас чай. — Думаю, он просто хочет причинить вам боль. Уязвить напоследок.
— Ты прав, — кивнула я.
Будь я чуть наивней, я бы, обретя свободу, сразу же ринулась к королю. Жаловаться, просить помощи, умолять о защите. Вот только что-то мне подсказывает, что так напугать герцога мог либо другой герцог (а у нас в стране их аж три, включая род Терн), либо сам король.
Думать об этом было неприятно, но… Если все получится, то мне предстоит тихая и спокойная жизнь где-нибудь на краю королевства. Сменить страну не выйдет — маги, при прохождении границы, обязаны напитать силой кристалл-проявитель. Тут-то и выползет мое Пламя. А Пылающую, разумеется, никто никуда не отпустит.
Нет, конечно, согласно Колдовской Хартии обладающие даром люди вольны выбирать для проживания любую страну. Но… Всегда находится какой-нибудь скользкий момент или же мерзенькое, малюсенькое правонарушение — в общем, если вознамериться, то можно любого мага подвести под какую-нибудь статью. Говорят (и я в это верю), что компромат начинают собирать еще в Академиях. Недаром ректор раз в месяц отсылает во дворец «дисциплинарные отчеты».
— Очень вкусно, — я попробовала протянутый Морисом чай, — совершенно незнакомый вкус.
Лисенок посмотрел на меня и тяжело вздохнул:
— Ваш сад полон трав, многие из которых можно добавить в чай. Вы знаете, что двуликие способны из трех травок сделать яд, противоядие и любовный эликсир?
— Травить меня поздно — я уже не опасна, противоядие мне не нужно — не отравлена, а что касается любовного эликсира — от подобных вещей меня защитит Пламя. Равно как и от врожденного флера двуликих — я не только не поддаюсь ментально-физиологическому давлению, а еще и отражаю его назад.
Морис посмотрел в стол, а потом тихо сказал:
— Я думал о том, чтобы вас отравить, госпожа Антер. Я… Мне теперь очень стыдно.
Следующий глоток чая я просто заставила себя выпить.
— Думаю, эти мысли появились в твоей голове не из врожденной жестокости, — осторожно произнесла я. — ты ведь не из этого города. ж на что я редко выходила из дома, но у меня были пациенты. Кто-то да рассказал бы о лисятах.
— Мы скитались, — кивнул Морис. — Было трудно.
И за этим простым «Было трудно» я услышала «Нас бросили», «Мы оказались недостойны заботы и жалости». «Мы умирали, а они смотрели». Могла ли я винить его за мысли? Могла бы, конечно. Но это не мой путь.
— А можно спросить, зачем меня травить? Смысл?
— Не насмерть, — лисенок съежился. — Чтобы стать нужными. Чтобы не оказаться на улице. Но я не смог.
Встав из-за стола, я обошла его и крепко-обняла лисенка. Поцеловав мальчишку в вихрастую макушку, едва слышно шепнула:
— Если не смогу вас защитить, то выкраду обратно. Если не выйдет выкупить.
Морис обхватил меня тонкими, удивительно сильными руками и, сквозь слезы, прошептал:
— Я тоже хочу верить, что отец нас не продавал.
А что на это ответить я не знала. Тоже ведь… Хотела верить.
Чай мы допивали в молчании. Потом Морис встал, быстро приготовил еще кувшин с мятой, поставил его в охлаждающий шкаф и вышел.
Покачав головой, я взялась за тесто. Лисята предпочитают показывать заботу действиями? Что ж, я тоже уже не столь хороша в словах. Зато в делах очень даже ничего!
Замесив тесто, пошарила по полкам и нашла полбанки засахарившегося варенья. Что ж, ватрушки с вареньем — очень даже неплохо!
Прикрыв миску с тестом чистым полотенцем, я убрала будущие пирожки в охлаждающий шкаф. Протерла стол, ополоснула руки и поднялась в свой кабинет.
Там, сотворив зеркало, перерисовала свои ожоги. Каждый колдовской знак, по отдельности, был понятен. Все сводилось к привязке и передаче. Но передаче чего? Если колдовской силы, так есть более простые способы увеличить свой магический потенциал. А дар… Дар выкачать невозможно. Наверное. Ну, по меньшей мере, я никогда о таком не слышала.
Устав от бесплодных размышлений, я села на подоконник и посмотрела вниз, в сад.
Лисята, натащившие вкусностей и расстелившие старое покрывало на траве, вели себя до смешного глупо. Лиам и Морис играли с Кнопой, но, при этом, не разговаривали друг с другом. И хотя губа улыбчивого близнеца уже зажила, он все равно хранил на брата обиду.
Морис же так и не смог смириться
