вьёт.
Там шумит, шумит сосна высокая, птица гнезда вьёт».
Трек кончился, и Кирилл как можно быстрее выключил звук, рискуя потерять управление, сделал он это двумя руками. Но Аня бы всё равно не заметила бы, она думала о своём, о том, что знают только эти бесконечные поребрики и тротуары.
— А знаешь, у меня дед воевал, он ещё маленьким был, убежал из дома и в партизаны. Почти до Берлина дошёл через три фронта, и не одного серьёзного ранения, — тихо, как сам для себя, сказал Кирилл, и глаза его заволокло белой кашицей.
Аня сидела и так же смотрела в окно. Они проехали перекрёсток и уже были в нужном районе. Кирилл переключил экран на карту.
— Так не должно быть. Я не про войну, я вообще про убийство. Жить надо в мире, в ладу со всеми, наверно, только так и можно жить. А эта злоба, она всё равно ни к чему хорошему не ведёт, да и примитивно всё это. Жизнь, она такая непостижимая, а если разобраться, то всё просто.
— И в чём же смысл жизни?
— Я свой только ищу, но всё сводится к двум вещам. Это или материальность, или духовное. Третьего не дано, или зло, или добро, земля или небо. Есть три пути: разрушение, созидание и создание. Зло всегда ведёт к злу, а добро — к добру, созидание — к знаниям. Человек свободен в выборе, но неизбежно идёт по одному из трёх путей. Есть один человек, уважаемый человек, боевой офицер, прошёл Афган, семья, дети, вроде должен понимать ценность жизни. Ребёнок уговорил на котёнка, разрешил, взял ответственность. А спустя какое-то время котёнок напи́сал ему в фуражку. Он молча взял его за шкирку и выбросил в окно с семнадцатого этажа. Что, это нормально? Так правильно? — Аня посмотрела на юношу. — Мерзавец, гнида, ноги бы ему переломал.
Глаза водителя наполнились праведным гневом, и Анечка поспешила его успокоить.
— Хорошо всё закончилось, если можно сказать так… Но кара его постигла и за котёнка, и скорее ещё за какие грехи, посерьёзнее. Жена от него ушла с детьми, а он спился, теперь бомжует где-то в Москве. Всё равно так неправильно, — уже чуть успокоившись, добавил юноша.
— Всё зависит от того, осознаёшь ты свои действия или нет. Знание того, что последует за твоим шагом, предотвращает многие шаги. Вот ты кем всё же работаешь?
— Чертежи на компе делаю, но больше бомблю.
— Вот представь, спросили у тебя, когда «клиент» рядом? — Кирилл попытался ответить, но Аня остановила его жестом, — это риторический вопрос. Вот если ты ответишь «Машину веду», — водитель еле заметно кивнул, соглашаясь. — То это плохо, это… как её там… Гуна невежества, ты мелочно делаешь своё дело, и всё. Если ты ответишь «Деньги зарабатываю», — Кирилл чуть искривил лицо, допуская такое, — то это гуна страсти, ты работаешь для себя, за деньги, это не так уж и плохо, энергично и востребовано в современном мире. А вот если ты ответишь «Человека домой везу», — юноша чуть усмехнулся, — то это самое хорошее, ты делаешь добро. Не думая ни о вознаграждении, ни о том, что непосредственно ты делаешь. Ну как-то так. Но так во всём, что бы ты ни делал. Я, наверно, плохо объяснила, но суть верна.
— Только эти три варианта? И никак иначе?
— Есть четвёртый, но он крайне редкий. Это когда любое действие во имя Бога, для Бога и по воле Бога. Я таких людей не знаю, кто так реально постоянно думает. Это недостижимый идеал, что ли.
— Вначале два варианта, потом три, а сейчас четыре. Это как? Кстати, мы почти приехали.
— Вижу, — Аня улыбнулась. — Я же говорю — всё просто. Две стороны, три пути, четыре образа решения дел. Если так углубляться, то можно дойти до бесконечности. Но всё всегда сводится к простым и понятным вещам, или так или иначе одно из двух — чёрное и белое, свет и тьма.
Проводник мягким женским голосом провозгласил: «Вы достигли своей цели». Машина мягко затормозила, и Кирилл убрал руки с руля.
— Что же, сегодня я точно сделал хорошее дело. Отвёз тебя домой, не задумываясь о выгоде, да и о себе вообще, — Кирилл повернулся к Ане и широко, от всей души улыбнулся.
— Добро возвращается и быстрее зла. Спасибо тебе большое, возможно, мы ещё встретимся, и я смогу тебе помочь, так же, как и ты мне, мир тесен, особенно этот, — Аня поняла, что говорила правильно, но вот последнее могла бы и утаить, постаралась быстрее выйти из машины и уйти.
На улице шёл мелкий дождик, талый снег, превращаясь в весёлые ручейки, тёк повсюду. Обходя особо большие лужи и стараясь избегать сугробов, Аня подошла к парадной. Поглаживая карман, она осознала, что ключей нет и быть не может, она даже квартиру той милой старушки не закрывала, выбежала, схватив лёгкую курточку, и смылась по улице куда глаза глядят, она бодро перепрыгнула через ручеёк и встала около двери своей парадной. Дёрнула, закрыто, этого и следовало ожидать. Дверь как-то повлияла на неё, звонить в домофон не хотелось, вдруг ответят. В смысле она услышит родной голос и сорвётся, заверещит: «Мамочка, папочка, это я — доча ваша, из дерёвни, вестимо, снегом талым на головы ваши», — нет, лучше подождать, рано или поздно кто-то же откроет эту дверь, и она прошмыгнёт. Чуть расстроившись, она отшагнула от неприступной двери, рядом была скамейка, вырванная из земли снегом, но всё же стоящая крепко, на неё Анечка и села. Откинувшись на спинку, ей что-то мешало, она чуть подвинулась, мешает в том же месте, Аня провела рукой по спине.
— О, рюкзачок, я и забыла о нём, — Аня расплылась в улыбке, — эх, жизнь-паскуда, ты налаживаешься!
Аня сняла рюкзачок и расстегнула маленькую пёструю молнию, та с неохотой поддалась, и, открыв нутро рюкзака, Аня увидела несколько записок и пакетик, протянув руку и достав комканый полиэтиленовый пакет, она развернула бумажку.
«Мы с ребятами долго спорили, но так и не придумали, что тебе положить, вот и кинули, что смогли. У тебя есть плеер, но почему-то нет наушников, теперь они у тебя есть, мы не знаем, как у тебя с деньгами, мы с ребятами скинулись и положили, что смогли, и Даня настоял, чтобы ты нас не забывала, положить тебе наш брелок, он с фонариком, так что даже он может пригодиться», — дальше шла череда подписей, но крупнее всех, заметнее была «Артём».
