class="p">Но опять же, что я знаю?
Двигатель грузовика с ревом оживает, и мое тело дергается, когда он кренится вперед.
— Тебе удобно? Сэм продолжает обнимать руками подтянутые колени.
— Мог бы позволить тебе сесть в переднюю часть с моим папой и Отисом, но я решил, что сидеть тут будет лучше, чем всю дорогу слушать, как эти двое препираются.
— Я в порядке. Это прекрасно. Мое внимание переключается на двух мужчин по ту сторону кузова грузовика, которые даже не смотрят на меня.
— Тебе следует немного поспать. До монастыря еще несколько часов езды.
Ни за что.
— Пока со мной все в порядке. Если я устану, я посплю.
Пожав плечами, он тянется за чем-то рядом с собой, пробуждая мою паранойю, и, словно инстинктивно, мои мышцы напрягаются.
— Как тебе будет угодно. Он достает белую ткань и разворачивает ее. Внутри лежат полоски чего-то, что выглядит и пахнет как вяленое мясо.
— Голодна?
В последний раз я ела вяленую оленину, когда мой отец вернулся из поездки в Мертвые земли. Он всегда привозил небольшие угощения и подарки для Гранта и меня. С дрожащим выдохом я беру предложенное мясо, запах приправы с перцем навевает воспоминания о том, как я сидела на крыльце и тайком готовила угощение. Моя мать называла это едой дикарей и сделала все возможное, чтобы избавиться от него, как только мой отец отправился на очередную миссию. Итак, я начала прятать еду в своей комнате и таскать ее тайком, когда ее не было рядом.
Мне невыносимо представить, что мог бы подумать мой отец, что мог бы сделать человек его подготовки и положения, окажись он сейчас на моем месте. То, что я знаю о нем, знала о нем, я полагаю, что он сказал бы мне делать все, что я должна, чтобы выжить. Как и любой отец.
Но до какой степени?
Можно ли было бы считать, что разрешение отцу Парсонсу насиловать меня на алтаре является средством выживания? Могла бы ли я спать с мужчинами в течение следующих пяти лет? Я, конечно, могла бы избежать предсмертной встречи с Бешенными, если бы могла. Или страх перед неизвестностью, когда я направляюсь на север с группой незнакомцев, чьи намерения я нахожу неясными.
Назвал бы он меня дурой за мои решения?
Я не могу себе этого представить. Но тогда, если бы он мог дать мне совет сейчас, его совет исходил бы от человека из могилы.
Человек, который уже почувствовал холодное дыхание смерти на своей шее.
Может быть, он сказал бы мне, что худшее еще впереди.
— Талия, ты меня слышишь? Голос моего отца — теплое одеяло, защищающее от холодного ветра, который пробегает по моей коже.
— Да. Я здесь.
— Тебе нужно проснуться, милая. Просыпайся!
От гнева в его голосе мои мышцы вздрагивают, и мои глаза распахиваются навстречу ослепительному солнечному свету. Я оглядываюсь и обнаруживаю, что кузов грузовика пуст. Ни Сэма, ни двух других нигде не видно.
Должно быть, в какой-то момент я заснула и проспала достаточно долго, чтобы проснуться с восходом солнца.
Звук голосов достигает моего уха, и я сажусь, оглядываясь вокруг, чтобы обнаружить, что мы остановились в незнакомой обстановке. Поверх потрескавшегося бетона навалены обломки, поросшие травой. Дома расположены слишком близко друг к другу, заколочены и испещрены всевозможными непристойностями. Какой-то захудалый, заброшенный район с причудливыми особняками, похожими на те, что были на третьей фазе в Шолене.
Это не монастырь.
— Ты обещал двоих. Следовательно, ты получишь половину того, о чем мы договаривались.
При звуке женского голоса я пригибаюсь и выглядываю из кабины грузовика и замечаю пухлую пожилую женщину, старше моей матери, с седеющими волосами и всевозможными драгоценностями, свисающими с нее. При виде нее я бездумно тянусь к тонкой золотой цепочке, все еще висящей у меня на шее.
— Ты даже не показал мне товар. Господи, она могла бы быть какой-нибудь гротескной маленькой коростой, которую ты подобрал на обочине дороги. Заражена всеми известными человеку болезнями.
— Она чиста. Девственная Дочь Шолена. Мой контакт заверил меня.
Звук голоса Сэма вызывает во мне приступ ярости. Не то чтобы я удивлена, что он предал меня.
На самом деле, любой другой исход был бы более удивительным. Не сводя глаз с группы, я отступаю к задней двери, но меня резко останавливают, и взгляд вниз на мои запястья показывает петлю веревки, пропущенную через цепь моих кандалов, оба конца которой исчезают за краем грузовика.
Я иду по дорожкам веревки, нахожу их застрявшими под шиной грузовика, и осторожно, чтобы не греметь металлом и не производить слишком много шума, дергаю за крепления в смехотворной попытке разорвать слишком толстую веревку.
— Это Девственница, которая выжила? Женский голос — белый шум на фоне бешеной пульсации крови у меня в ухе.
— Да. Пришлось усыпить шлюху. Ее укусили.
— И ты уверен, что она девственница.
— Священник даже не засунул в нее свой член.
— Тогда хорошо. Я рассмотрю полную сделку. Но сначала я хочу увидеть ее.
Нет. Нет, нет, нет. Я пытаюсь перепилить веревку цепью, но это бесполезно. Грузовик наклоняется, когда Сэм запрыгивает на кузов позади меня, и я пинаю его на четвереньках.
— Ты лживый кусок дерьма! Одним быстрым ударом ногой назад мне удается попасть ему прямо в нос, и он снова натыкается на проклятие.
— Тебе повезло, что прямо сейчас ты стоишь большего, чем порка задницы.
— Пошел ты. Я повторяю тот же маневр, но он уклоняется от моего удара и прыгает мне на спину, выбивая из меня дух.
— Отпусти меня! Отпусти меня, блядь!
— Послушай меня! Его руки крепко обхватывают меня. — Я не хочу этого делать, но я должен. Нам нужно оружие. И припасы.
— Мне наплевать, что тебе нужно, ты, кусок дерьма!
— Мадам Бомон не так уж плоха. Лучше, чем монастырь, в который ты хотела, чтобы я тебя отвез.
— Мадам? Она управляет гребаным борделем! Я извиваюсь и брыкаюсь, используя кузов грузовика в качестве рычага.
Горячий металл царапает мои колени, издеваясь над моими усилиями холодным уколом боли.
— Ты слишком ценна как девственница. Она не собирается выставлять тебя шлюхой.
— Какого черта… чего еще… она хочет от меня? Мои слова, прерываемые борьбой, не в состоянии передать абсолютную ярость, пылающую внутри меня.
— Вероятно, она оставит тебя своей личной слугой.
— Или продай меня… какой-нибудь отвратительной свинье… которая питает слабость к девственницам! Мудак!
— Посмотри на нее. Выглядит ли она так, будто ей что-то нужно? Тебя будут хорошо кормить. О тебе будут хорошо заботиться. Лучше, чем монахини, которые будут держать тебя взаперти в каком-нибудь монастыре. Я мог бы продать тебя мародерам,
но я пытаюсь поступить здесь по-христиански.
— Христианские штучки? В какую, черт возьми, церковь ты ходил? Я плюю в ответ, все еще извиваясь, чтобы освободиться.
— Очевидно, более милосердную, чем твоя.
— Вот почему … ты не спросил… моего имени.
— Что?
Понимая, что моя борьба бесполезна, я все еще ниже его.
— Там,
