Моя рука опустилась на ее затылок. Голова откинулась назад, я задрожал. Ничто. Ничто по сравнению с ней. Я был близок, напряжение становилось все сильнее. Мои толчки стали менее поверхностными, менее нежными.
Застонав, я вырвался из ее рта. Ее рука на моем бедре напряглась, но я не оставил ей выбора. Я поднял ее на ноги и поднес свой рот к ее. Она почувствовала вкус фруктового напитка, который подавали вместе с тушеным мясом. Я поддержал ее, поднимая одолженную тунику.
— Ты должна гордиться мной, — сказал я, когда мы разошлись достаточно далеко, чтобы я смог стянуть рубашку через голову. — Я не порвал ее.
Ее смех был моим личным солнцем.
— Очень горжусь.
Я повел ее к кровати, представляя, как устроюсь между ее пухлыми бедрами и погружусь в нее, кружась в голове. Но Поппи положила руки мне на плечи и повернула меня.
Толкнув меня за задницу, а затем на спину, она забралась на кровать, поставив колени по обе стороны от моих бедер и усевшись на меня.
— Черт, — задыхался я, мое сердце колотилось.
Ее волосы упали вперед, скользнув по моей груди, и она потянулась между нами, нащупывая мой член. Я даже не знаю, что сказал, когда почувствовал ее влажное тепло на головке своего члена. Возможно, это была молитва. Мои руки легли на ее бедра, поддерживая ее, когда она начала опускаться, дюйм за дюймом, сладким, горячим дюймом. Я боялся, что все закончится еще до того, как она полностью сядет.
— Боги, — вздохнула она, напрягаясь, когда наши тела встретились. Ее пальцы впились в мою грудь. Мягкий женственный звук вырвался из ее уст, когда она медленно вынула член, оставив только кончик, и снова опустилась вниз.
Поппи продолжала захватывающие дух подъемы и спады, находя свой ритм и угол наклона. Ее спина изгибалась, когда она раскачивалась надо мной.
Мне нравился контроль. Я всегда был таким. Но с Поппи… наблюдать, как она находит свой путь, как она живет и любит без стыда? Ничто не было более сильным. Более сокрушительным. Я бы с радостью отказывался от контроля снова и снова ради этого — ради нее.
Но потом она начала действительно двигаться.
Быстрее. Сильнее. Я встретил ее движения, пальцы погрузились в плоть ее бедер. На ощупь она была скользкой и тугой, когда сжимала мой член. Ее вид — полная грудь, изгиб талии, складки на бедрах и вся эта раскрасневшаяся плоть, стал для меня гибельным.
Поппи обхватила мое левое запястье, притянув руку, на которой когда-то было кольцо, от бедра к груди — к сердцу. Ее пальцы сплелись с моими.
Я принадлежал ей.
Сердцем и душой.
Пока она скакала на мне все сильнее, я скользнул рукой к месту нашего соединения. Я нашел этот пучок нервов и надавил большим пальцем.
— О, боги, — вскрикнула она, и я почувствовал ее спазмы вокруг меня, когда она задрожала.
— Думаю, тебе это нравится. — Я застонал, когда она прижалась ко мне.
— Нравится, — задыхалась она. — Очень.
Ее стоны и мое рычание наполнили тускло освещенную комнату, присоединяясь к частым звукам сближения наших тел. Мои клыки пульсировали. Я хотел ее вены, но уже взял слишком много. Поэтому я сосредоточился на том, как она подходит мне, словно я был создан для нее. Как она двигалась по мне с дикой непринужденностью, всей любовью и доверием, которые она подарила мне. И всегда дарила.
Я хотел оставаться глубоко внутри нее часами — потерять себя в ней. Но она была во мне, под моей кожей, и обвилась вокруг моего сердца так же крепко, как вокруг моего члена.
Приподнявшись, она наклонилась вперед, заведя руку мне под голову. Она поднесла мой рот к своей груди. К твердому соску и двум колотым ранкам, которые я оставил ранее. Я закрыл рот над затвердевшим соском.
— Питайся, — прошептала она мне в макушку, ее бедра двигались. — Укуси. Пожалуйста.
Я не помню, какое из ее слов сломало мою сдержанность. Возможно, это было «пожалуйста». Мои губы разошлись, и я вонзил клыки в следы, которые оставил ранее. Она дернулась в моих руках, закричала, когда ее тело сжалось вокруг моего. Ее кровь попала мне на язык. Теплая. Густая. Древняя. Я жадно глотал и глубоко пил, вбирая ее в себя. Ее кровь была молнией в моих венах. Чистая сила, окутанная жасмином и кашемиром. То, как она обхватила мой член, стало моей погибелью. Приглушенное «Кас», вырвавшееся из ее губ. Ее кровь ударила в мое горло, в мое нутро. Все это вывело меня из равновесия.
По моему позвоночнику прокатилась мощная разрядка. Я сложил руки вокруг нее, прижав ее к своей груди, когда подался вверх, поднимая оба наших тела с кровати. Я высвободил свои клыки из ее плоти и нашел ее рот, целуя, пока не кончил. Разрядка уничтожила меня самым лучшим образом. Волна за волной, она казалась бесконечной, оставляя меня ошеломленным ее интенсивностью.
Всем тем, что я чувствовал к ней.
Прошло довольно много времени, прежде чем мой пульс замедлился. Я держал ее там, где хотел, на себе. В последующие тихие мгновения я кое-что понял. Мои пальцы замерли в ее волосах, когда я открыл глаза.
— Поппи?
— Да? — пробормотала она, прижавшись щекой к моей груди.
— Я не принимал эту траву, — сказал я ей, испытывая настоящий кавардак от противоречивых эмоций. — Ту, которая предотвращает беременность.
— Я так и поняла, — сказала она, зевая. — Я начала принимать меры предосторожности.
Мои брови взлетели вверх.
— Это тоже было в дневнике?
Поппи засмеялась.
— Нет. Я спросила Вонетту, — сказала она, поднимая голову. Я решил, что мне действительно нужно поблагодарить Нетту. — Она сказала мне, что нужно взять, поскольку маленький Кастил — это последнее, что нам нужно… по крайней мере, в данный момент.
Во мне забурлили эмоции, смесь холодного, жесткого ужаса и сладкого предвкушения.
— А как насчет маленькой Поппи? — Я зачесал ее волосы назад. — С темно-рыжими волосами, веснушками и серебристо-зелеными глазами?
— Мои глаза все еще такие?
— Да.
Она вздохнула.
— Я не знаю, почему они такие, но твой вопрос? Ты это серьезно?
— Всегда.
— Ты не всегда серьезен.
— Сейчас я серьезен.
— Я не знаю. То есть… да? — Она сморщила нос. — Однажды, далеко, далеко, далеко, далеко, далеко от этого момента. Да.
— Когда мы не будем в центре войны, например? — Я улыбнулся ей. — И я буду готов не быть в центре твоего внимания?
— Скорее, когда я буду уверена, что случайно не оставлю ребенка там, где не следовало бы.
Я усмехнулся, поднял голову и поцеловал
