как на него опрокинулась следующая. Он звал мать и пытался дотянуться до ее руки. Едва его пальцы коснулись ее, гора трупов покатилась вниз. И он потерял ее из виду.
Высвободившись, он полез вверх, чтобы найти мать, но все новые и новые мертвецы преграждали путь. Обессиленный он рухнул на чье-то дурно пахнущее тело и не мог больше пошевелиться, но не прекращал звать маму. Одними губами, беззвучно.
Внизу скользили тени. Жалобные стоны слышались ото всюду. Некоторые больные выбирались из кучи, становясь жертвами таких же несчастных, у которых еще оставались силы, чтобы попытаться выжить за счет других.
Несколько раз в пропасть скидывали все новые и новые тела. И когда они почти достигли вершины, это прекратилось. Никто больше не приходил, только останки изредка выбирали труп посвежей или нападали друг на друга, чтобы на короткий срок продлить агонию.
Слабый вскрик и глухой удар всколыхнули тишину. Вот и еще одна жизнь превратилась в источник для останков.
Чувырло открыл глаза и всмотрелся в темное небо в густых чернильных тучах над головой и красными росчерками. Он не знал сколько так пролежал, рассвет это или закат. Губы потрескались, а во рту совсем пересохло. Он повернул голову и замер в ужасе, уставившись на копошившихся совсем рядом останков.
Они терзали умершую женщину, кусая ее руки и ноги. Они были голыми, перепачканы кровью и с язвами по всему телу. Оба едва двигались, шатаясь и дрожа. Скоро хворь расправиться с ними.
Третий был чуть в стороне и приближался медленно, но уверенно. У него не было признаков болезни. Он повернул голову и вздрогнул, встретившись с перепуганным взглядом Чувырла. Двое других его тоже обнаружили и двинулись в его сторону.
— О, свежак! — воскликнули над ним и несильно пнули. — Шевелится.
Третий оскалился, ударил первого останка, сбив с ног, и прыгнул на второго. Они откатились вниз. Чувырло спохватился и начал вылезать из-под придавившего его мертвеца. Когда ему это удалось, третий уже расправился с противниками и возвращался. В глазах останка горела такая безумная жажда, что ноги сами сорвались с места, а в руках появилась сила карабкаться вверх.
Почти на самом верху его настигли и дернули вниз. Чувырло брыкался и кричал, но его настойчиво тянули. Внезапно хватка ослабла, и он рванул вперед, спасаясь от преследования.
Гора тел дошла почти до края обрыва, откуда их скидывали. Никого вокруг не было, поэтому Чувырло беспрепятственно вылез и только тогда позволил себе оглянуться, а потом и перевести дух, так как за ним не гнались. Внизу была свара. Около десятка останков, едва волоча ноги, дралась друг с другом, уже забыв про его существование. Он не стал задерживаться и ждать, чем закончится схватка, а побрел в сторону дома в надежде, что отец уже вернулся.
Их жилища не было. Все, что у них было, разворовали и растащили. Остались только вбитые колья, на которые была натянута ткань и держались доски, а также темная яма костра, обложенная камнями, у того места, где когда-то был вход.
Глаза вновь наполнились слезами. Но предаваться горю ему не позволили, мимо проходящий мусорщик узнал его, закричал и хотел схватить. Тогда Чувырло побежал, даже не подозревая, что в нем еще осталось так много сил. Он петлял среди мусорных куч, не разбирая дороги и давно оторвавшись от преследования.
То тут, то там попадались едва живые больные либо уже мертвые, лежащие прямо на земле. Никто уже не отправлял и не носил их в Могильник. Он бежал не останавливаясь, пока не споткнулся о лежащее прямо на дорожке тело и не упал, больно ударившись коленом и ободрав руки.
Чувырло распростерся на земле и никак не мог заставить себя подняться. Оставалось совсем немного до укромного местечка, которое Шнобель соорудил, чтобы уходить из дома и прятаться в те дни, когда у отца плохое настроение. Об этом секретном убежище никто не знал, даже мать.
Он пролежал весь день не шелохнувшись. Несколько любопытных крыс приблизились настолько, что он ощущал их усы и влажные принюхивающиеся носы. Но они быстро убегали прочь, чувствуя, что человек еще дышит, а значит, опасен. Вокруг хватало других, неопасных. А к ночи зарядил сильный дождь.
Настырные капли бились о кожу, проникали под одежду, щекотали лицо грязными ручейками на земле. Чувырло закашлялся, когда вода попала в нос. Перевернулся жадно хватая пересохшим ртом тугие струи с неба. Через некоторое время он сел и подставил ладони. Он собирал воду и жадно глотал, пытаясь утолить жажду, но ему это никак не удавалось. Стало плохо, его рвало горьким, но он все равно пил и пил.
Как он оказался в убежище, Чувырло не помнит. Но когда он в следующий раз открыл глаза, то увидел рисунок гобелена, который ему когда-то очень нравился. Сейчас ничего в душе не колыхнулось при виде вышитых сочных яблок с красными боками, розовых персиков и гроздьев винограда.
Тайное укрытие находилось между очень старыми и высокими кучами мусора. Им было не меньше нескольких десятков лет, поэтому тут точно выбрали все самое ценное и никому не было дела до этого хлама даже по меркам мусорщиков. Шнобель все продумал, так как иногда приходилось скрываться от гнева отца не один день. Поэтому тут был запас еды и ведро для сбора дождевой воды, наполнившееся прошлой ночью.
Он нашел в тайнике от крыс несколько рисовых лепешек, приготовленных матерью много дней назад. Получилось съесть не больше двух кусочков, а потом просто провалиться в сон без сновидений. Несколько дней пролетело незаметно. Чувырло не выходил наружу. Он метался в бреду, изредка приходя в себя, через силу запихивал в себя по немногую от размоченных в дождевой воде лепешек и снова засыпал.
Ему стало лучше очень резко. Просто в один из дней он проснулся и осознал, что голоден, как великан, а в глазах больше не двоится. Хотя яркий свет ослеплял после долгого сна. Чувырло доел все лепешки и внимательно осмотрел убежище, найдя еще один тайник, о котором ему было до этого неизвестно. Среди собранных в нем “сокровищ” он нашел главное — свой блестящий пастуший свисток. Так вот где он был все это время. Шнобель спрятал его и не хотел отдавать. Там же
