барьер.
Можно было начать серьезный разговор, но Релдон медлил, с наслаждением вдыхая чуть терпкий с легкой горчинкой аромат лавандового вина.
— Как давно ты был в городе? — спросил он после первого глотка. — По-настоящему, я имею в виду. Бродил по его улицам и просто наблюдал за его жизнью?
Свен задумался и почесал нос, а потом ухо. Взял еще один рулетик и обмакнул в тутовый биекмес, прежде чем закинуть его в рот.
— Не помню. Возможно, никогда, — наконец, признался толстяк и слизнул капли густого сиропа с пальцев.
Релдону кусок в горло не лез. Он возил еду по тарелке с отсутствующим видом. Свен жалобно на него поглядывал, уплетая все, до чего мог дотянуться, пока не выдержал:
— Релдон!
Собеседник продолжал измываться над пастиллой. Сняв очередной слой полупрозрачного теста, которых должна быть ровно сотня над начинкой из нежного голубиного пате, Релдон тихо заговорил:
— Когда я был ребенком, и отец приезжал в Риу, то он всегда брал меня с собой. На верфи, в рабочие кварталы, торговые ряды и один раз даже к мусорщикам в Яму. Я восторгался энергией и силой столицы. Я впитывал городской ритм, мечтая слиться с его дыханием. Наш Вимер хоть и считался производственным центром, а также в два раза больше, но он не идет ни в какое сравнение с величием и мощью Риу — истинным сердцем Империи. Ее душой. Здесь строили самые красивые дворцы и дома, создавали самые невероятные темпорали и механизмы, машины и гигантские корабли. Так когда все успело так обмельчать?
Свен перестал жевать, во все глаза уставившись на Релдона.
— Главным богатством Риу всегда были люди, — продолжал тот. — Великие люди, сообща строящие великий мир. Будущее для всех. Они охотно отдавали всю свою энергию, заряжали ею все вокруг, а город забирал, возвращая обратно. У них была душа, которой они делились c городом, наполняя его жизнью и придавая смысл всему вокруг. Их глаза и сердца горели. У них были стремления, цели и идеалы. Мне хотелось за ними идти, быть частью нашей всеобщей идеи и помогать реализовывать наши общие цели. Даже последний нищий гордился тем, что является частью чего-то большего. Теперь же глаза людей пусты, а намеренья алчны. Они не готовы давать. Они хотят только брать, причем за счет других. От их былого величия не осталось и следа. И эта пустота ведет только к уничтожению.
— С взрослением мир болезненно усыхает, — вкрадчиво отозвался Свен, больше не притронувшийся ни к одному блюду. — А в старости превращается в труху.
— Сентория утопает в грязи все глубже. Ее необходимо очистить, но это невозможно сделать в одиночку. Понимаешь?
— Понятно, что ничего не понятно, что я тут могу поделать.
Релдон схватил свою тарелку и запустил ею в стену.
— Потому что ты уже почти мертв!
Свен сидел не смея шелохнуться или вымолвить и слова.
А Релдон взял соседнюю тарелку и положил в нее овощей и мяса как ни в чем ни бывало. За туманной пеленой звукового полога слуги наводили порядок.
Он вздохнул и повернулся к замершему толстяку.
— У нас гниет вся Империя. А ты решил бессмысленно тратить время на музыку.
— Релдон, я провел больше половины жизни в Запретном Городе и устал от власти. Мы добились, наконец, чего хотели. У тебя моя полная поддержка, и вскоре ты введешь новых прокураторов, которые, наконец, займутся серьезным делом. А я просто уйду на покой, как полагается мне по возрасту. Я проведу остаток дней в окружении прекрасных вещей и людей моей коллекции и умру счастливым человеком.
Релдон расхохотался.
— Ты чего? — Свен растерянно хлопал маленькими глазками, не ожидая такой странной реакции от него.
— Нельзя быть счастливым в хаосе, переполненном ненавистью и жаждой разрушения. Обычным людям давно наплевать на Императора, на прокураторов и магов. Их сотни тысяч, миллионы. Вскоре они набросятся друг на друга, и даже мы не остановим эту бушующую массу. Аристократы избавляются от давних соперников и вспоминают былые обиды. Банды со своими главарями делят территории, нищие просто бьют всех, чтобы выжить и поживиться, ремесленники и рабочие бунтуют, и к этому раскладу скоро присоединятся мусорщики.
— Это отребье и людьми-то нельзя считать.
— Болезнь быстрей всего распространяется именно в их рядах. Мусорщикам больше нечего терять, так что они выползают на улицы, игнорируя приказы и карантин. Пока мы возились с магами и механиками, были убиты Роклены и Торпы, разграблен и сожжен Птичий Вал. Никто не убирает город, за несколько дней мы буквально тонем в отходах и нечистотах. Улицы в грязи, везде полчища крыс и тараканов. Нищие и мусорщики бесчинствуют. Они грабят, насилуют, требуют прав и привилегий, при этом мрут прямо на улицах Риу. Они обрушили дальний акведук, подающий воду в Двор Чудес и еще несколько кварталов Не-Города. Мы уже никого не хватаем и не сажаем в темницу — убиваем на месте. Но на место одного приходят двое. И ожидаемо, что нам не хватает людей.
— Они совсем забыли свое место? — возмутился толстяк.
— Наоборот, они поняли, что могут требовать, и что нам придется с ними считаться, — невесело хмыкнул Релдон. — Мне придется утопить Риу в крови. Иначе Восток и Юг воспользуются любым предлогом и уничтожат Империю. Ты действительно думаешь, что сможешь просто довольствоваться заслуженным отдыхом?
Некоторое время они сидели в тишине, и конце концов Свен нарушил молчание:
— Полагаю, выбора у меня не остается.
Через несколько дней толстяк вернулся в Запретный Город. Ремонтные работы шли полным ходом, но не везде.
В клумбах императорского сада мерцали осколки зеркал, белели мраморные лица, руки и ноги некогда прекрасных статуй, кирпичи раздавили большую часть хрупких растений. Кругом был разбросан мусор и остатки внутренних темпоралей. Арка второго этажа скалилась ступеньками частично уцелевшей винтовой лестницы, а крыша провалилась внутрь.
Темная дверь осталась нетронутой в своем совершенстве. Фигуры лошадей и людей даже не покрылись пылью, как и стена, за которой находился Кабинет Императора. Пробраться в него не получилось ни с этой стороны, ни через купол на Главной Площади.
Два прокуратора медленно прогуливались по изуродованному саду, не обращая внимания на
