— Даже тыквенных пирогов поесть не дали.
— Грид? — в ужасе выдыхаю я.
— Нет, — Тони поправляет палочку в кармашке. — Рано. Зима еще не вступила в свои права. Но мне пора. Самйан есть Самайн.
Возле нас появляется Райяр. Внимательно смотрит в лицо другу, переводит ехидный взгляд на меня. Почему вы вечно возникаете рядом в самый неподходящий момент, Богдан Денисович? Вот прямо… бесите!
— Тоша, пора.
— Что?
— Мелкие прорывы. Не так страшно, как мы думали.
— Где?
— ДОМ в Капустино. И еще пара пробоев по линии Березково – Тропинки.
— Пригород. Как добираться будем?
— Лучше мобилем. Портал строить опасно.
— Лады.
Райяр и Олевский уходят. Тони оборачивается…
…сейчас я увижу его глаза…
… он посмотрит…
…как он посмотрит на меня?
Это важно... но передо мной вырастает Бронислав.
— Лу, действуем, как договорились.
Киваю и несусь к лифтам, на бегу сбрасывая наваждение. Спортзал. В шкафчиках приготовленная Марьяшей одежда. Несколько минут суеты – и вот уже мы, всемером, растерянно топчемся у забора перед Академией.
Увидев нас, Олевский удивленно поднимает брови. Богдан уже в машине, фыркает и посмеивается, откинувшись назад. Вележ тоже в мобиле. Качает головой, искоса поглядывая в мою сторону. Я как будто слышу его голос: «не-не-не, и не надейся, тыковка». Кадавр тихо меня приветствует, рассеянно отвечаю. Из Академии выливается поток преподавателей и старшекурсников. И среди них ни одной семерки с нашего курса.
— Не понял, — озадаченно тянет Тони. — Куда собрались?
— Мы с вами, —Кудель отвечает за всех нас. — Мы теперь – ваша семерка. Вы обещали нам внеучебную практику.
— Вот как? — Олевский щурится. — Оперативно сработали, я оценил. Будет вам практика. Даже ускоренный курс боевой магии в полевых условиях будет. Непременно. Но не сегодня. Это для нас сегодня Самайн, День Мертвецов, а для вас – День посвящения в студенты. Все в зал и лопать пирожки с изюмом.
Он перепрыгивает через дверцу… и мобиль срывается с места. Мы провожаем его взглядом.
— Я же говорил, — вздыхает Фодя.
— Ничего, — цедит Кудель. — Будет и на нашей улице… праздник.
Глава 32
— Ну, — Олевский остановился на середине лестницы и обернулся на нас, столпившихся внизу, — хотели боевую практику? Получите и распишитесь.
Мы переглянулись. Жестко. Первым внеучебным практикумом нашей семерки стало реальное расследование Агентства Олевского и Райяра. В одном из старых кварталов Новой Арконы, довольно неблагополучном и бедном, жители дома номер девятнадцать по Лазоревой улице собрали деньги на услуги реконструкторов. Что сподвигло на это людей, считавших каждый грош? Что заставило вечно недовольных друг другом соседей заключить перемирие? Страх.
В доме что-то происходило: люди теряли силы, заболевали и умирали. Сначала старики, например, господин Мясницкий, несмотря на почтенный возраст, вполне крепкий еще мужчина. Сгорел за три месяца от неизвестной болезни. Или мадам Городкова – легла как-то отдохнуть, да так и не встала, лежит, пузыри пускает, а дочь ее жалуется, что войдя в комнату к больной, начинает терять жизненные силы. И с собой покончить хочется – броситься из окна или лучше с крыши.
Дом всегда был благополучным, а в последние полгода хоть съезжай. Владелец только разводил руками. Службу особую по паронормальному вызывал. Нашли какие-то эмунации, так имп их поймешь, откуда. Мало ли кто, как и когда тут помирал, дому полтораста лет.
Мы приехали на Лазоревую улицу в минивэне Агентства. Бизнес Антона Макаровича и Богдана Денисовича уже можно было смело называть процветающим. От некоторых клиентов реконструкторы отказывались, но этот заказ, к слову, не слишком прибыльный, взяли. Зачем? По-моему, дело опять в Гриде. У Тони нюх на все, что хоть как-то касается этой скользкой темы. Иногда мне кажется, что он пытается объять необъятное. Впрочем, у него есть сторонники в высших эшелонах власти. Олевский и Райяр часто бывали во дворце. С кем встречались там, мне было неизвестно.
С момента бала на Самайн минуло почти два месяца. Дело шло к сессии. Нам предстояло сдать теоретическую часть и тесты в условиях, приближенных к реальным. Мы готовились: к студентам Олевского и прежде предъявлялись повышенные требования, а ныне экзаменационная комиссия Академии, по слухам, совсем озверела.
Наша семерка научилась мало-мальски терпеть друг друга. Силой, соединившей нас в более-менее сплоченную команду стал… Кудель. Он сумел найти общий язык с Милли, а это сразу нас к нему расположило. Всех, кроме Ксени. Наша будущая звезда квазибиологии сохраняла по отношению к Бон-бону холодный нейтралитет.
Лексей держался за спиной друга. С того незабываемого дня, когда я выиграла пари, Гудков изменился. Были, конечно, и острые, как кинжалы, взгляды, и некоторые провокации, но я все меньше ощущала его ко мне влечение. Он стал странным: задумчивым и более… мягким, что ли. Я надеялась, что Лексей нашел себе другой объект обожания.
А я… со мной все было сложно. Я думала, дело молодое, подумаю, попереживаю, осознаю, что это полное сумасшествие, и, вся такая благоразумная и прагматичная, успокоюсь. Но вот уже два месяца позади, а ничего не проходит, наоборот, хуже становится. Рядом с Тони я дышу с перебоями, а он, как назло, постоянно держит меня при себе. Хрустальная вежливость, беззлобное подначивание, иногда резкая критика – мне достается наравне со всеми. Меня это и бесит, и одновременно приподнимает над землей. Иногда, промаявшись без сна ночью, измученная мыслями и мечтами, я почти решаюсь бросить группу и перейти в другую семерку (к тому же Баллариэлю, мы с ним земляки и общий язык найдем!), но прихожу в агентство, где у нас что-то вроде штаба, и соглашаюсь протянуть еще чуть-чуть. Стараюсь думать о деле, а не о чувствах.
Вот и сейчас смотрю по сторонам, слушаю рефлексы паранормального. Тихо, очень тихо. Понятно, почему агенты «ССЗПВ» не нашли ничего подозрительного. Я тоже не нахожу. Правда, аура у места… неуютная.
— За мной, будущие реконструкторы, — с легкой насмешкой проговорил Олевский, делая шаг вверх по лестнице. — Зарабатываем баллы. Напоминаю: все, кто не набрал по сто семьдесят баллов, не будут допущены к сессии. Или, как вариант, будут допущены, но переведены в другие семерки. С менее… требовательными преподавателями.
Я покосилась на Фодю. Пупрыгин как всегда помрачнел и покачал головой. У него пока меньше семидесяти баллов. Никто так и не понял, зачем Антон Макарович взял Мефодия в группу. Олевский сам пока, сдается мне, не понимает: посматривает на Фодю задумчиво с сомнением в прекрасных глазах… Стоп! Думаем о будущей сессии! У меня с баллами тоже недобор. Полигоны – это не мое, вот реальные дела – да… надеюсь.
Мы поднялись на площадку второго этажа.
— Что чувствуете? — негромко спросил Олевский.
Мы тоже затихли. Где-то шумела вода. Голоса. Обычные. Шум телевизора.
— Серый коловрат, — проговорил Лексей. — Его тут много.
— Насколько много? — Олевский прищурился.
Гудков прикусил губу, концентрируясь.
— Я бы сказал, аномально много. В последний раз я чувствовал такое в… крематории. Но там… мягко и грустно, а здесь…
— Агрессия, — потянув носом воздух, сказал Милли.
— Да, подходящее слово, — с некоторой досадой признал саламандр.
— Еле уловимая, — сказала я, рефлекторно передернув плечами, — словно за нами следят, стараясь не выдать свою злость.
Ксеня, Броня, Марьяша и Фодя просто прислушивались. Ксюша и Бронислав были нашим передовым отрядом силы магической, а Мефодий с Марьей – физической, по крайней мере, мы дружно делали вид, что ребят взяли в семерку именно благодаря их хорошей спортивной подготовке.
Райяр присоединился к нам, взбежав по лестнице. Радостно рявкнул:
— Можем пройтись по квартирам, почти все жильцы дали разрешение.
— Держитесь вместе, не разделяйтесь, но и не мешайте друг другу, — напомнил Олевский.
