Я привыкла к определенному обожанию. Уважению. Иногда даже страху. К тому, что мою форму чистят, что меня не касаются бытовые проблемы, а учебники возникают на моем столе сами собой.
Привыкла, что на меня заглядываются и мне завидуют.
Что моего расположения добиваются и мной гордятся.
Я привыкла к жизни дочери королевского советника, учебе в лучшей пятерке курса, зависти к невесте самого завидного холостяка академии…
И лишиться всего этого оказалось больно.
Впрочем, я бы все это променяла на то, чтобы мой брат оказался в безопасности, а родители — на свободе. Беда только в том, что мне не предоставляли подобного выбора. И приходилось жить… сразу со всем.
Теперь еще и в крохотной комнатке под крышей.
Здания общежитий когда-то давно были двумя близко стоящими особняками, принадлежавшими богатым родам. И все было здесь изначально под то и устроено — огромные помещения на первом этаже, внутри которых потом наставили перегородок. Самые удобные — хозяйские — покои на средних этажах. И помещения для слуг на верхних.
Сейчас там жили наименее родовитые студентки, к которым отнесли и меня.
Я с тоской осмотрела свою новую спальню — узкая кровать, крохотное оконце, небольшой угловой шкаф, который точно не вместит всех моих вещей, неудобный стол со стулом. И ванна с туалетом в конце коридора.
За стеной раздался какой-то страшный звук. Я подскочила, встав в стойку…
Что-то булькнуло, пролилось…
С нервным смешком снова села на продавленную кровать. Надо же… никогда не думала о существовании труб в общежитии с этой точки зрения.
Улеглась навзничь и уставилась в потолок.
Держись, Эва-Каталина. Держись.
Но это оказалось не просто.
Теперь надо было вставать гораздо раньше — чтобы успеть привести себя в порядок в ледяной комнатушке с одним умывальником. Заплестись, глядя в крохотное зеркало. Притащить все книги в Академию. Подготовиться к занятиям и сделать все задания — что занимало времени гораздо больше, чем раньше, когда мы готовились в пятерке…
Изучить хоть что-то, чтобы было чем поразить старшекурсников на «отборе»…
Три дня прошло в суете и попытках совладать с новым расписанием.
Но я все еще держалась.
Не срывалась ни в некрасивую истерику, ни в громкий плач по поводу загубленной судьбы.
Не давила на жалость перед магистрами, несмотря на то, что результаты стали гораздо слабее.
Не поддавалась на нагловатые предложения и не искала себе новой компании, пусть и испытывала потребность хоть в каком-то общении… но зависнув между тем, кем я была и тем, кем меня пытались сделать, я пока еще не понимала… что есть круг моего общения.
Не реагировала на уколы однокурсников — все больше недалеких девиц вроде Луисы — Эрики — и не бегала за ректором в надежде, что он может как-то повлиять на мое положение.
Хотя глухое раздражение на происходящее, страх, что все станет еще хуже, гаснущая надежда, что уничтожение моего рода — лишь дурацкая инсценировка по политическим причинам, крутило мне внутренности и гасило тот внутренний огонь, что я всегда чувствовала внутри себя. Сжимало осколки внутри до крохотного комка, который уже распирало от желания взорваться.
Я пряталась от этих ощущений и людей в самых тухлых углах. Часами сидела там со своими книгами и записями, не желая ни идти в библиотеку, ни возвращаться в свою комнату.
Вот и сегодня.
Сколько я просидела в одной из башен после окончания занятий? Наверное уже наступил вечер…
Вылезла из ниши, потянулась и тихонько начала спускаться по винтовой лестнице, закинув некрасивую котомку с учебниками на плечо. И замерла, потому что увидела Луису- Эрику.
Девица меня не заметила. Она прошла почти подо мной по полутемному коридору, постоянно озираясь, да еще и без сопровождения своих подпевал. И выглядело это странно…
Блондиночка остановилась, прислушалась… и скрылась за углом.
И я остановилась тоже.
У меня бывало такое и раньше. Ощущение дурноты, накатывающее на мгновение, и тут же — полная боевая готовность организма…
На мгновение мне снова захотелось трусливо спрятаться от предчувствий и ощущений, вернуться в свою нишу или даже каморку на самом верху, остановить, наконец, череду неприятностей, сыпящуюся на меня как из Завесы.
Но имела ли я право прятаться?
Глубоко вдохнула. И осторожно, но решительно двинулась вперед. А потом заглянула за угол.
Никого. Лишь едва слышный разговор в одном из помещений.
Я с трудом вспомнила, что здесь было — кажется что-то вроде небольшой гостиной, где иногда собирались для обсуждений и дебатов студенты. И зачем же так… красться в это место?
Хотя я не лучше.
Еще раз убедилась, что свидетелей моего глупого поведения не будет, приблизилась к двойной двери и провела ладонью над магическим замком, нащупав пересечение запора. Я разобрала его с неслышным щелчком.
Голоса стали погромче, а в створках образовалась щель.
— …ты сегодня такой отстраненный…
Это Луиса. И искреннее беспокойство в её голосе, подобострастное какое-то даже. Она может беспокоиться о ком-то?
— Не твое дело.
Замерла.
И этот голос я тоже знала.
Еще немного раздвинула створки и заглянула внутрь, прикусив щеки изнутри, чтобы не выдать себя удивленным возгласом.
Андре сидел в одном из глубоких кресел, а Луиса стола перед ним, нервно сжимая руки. Я даже не знала, что они знакомы лично, не говоря уже…
Хотя может и не слишком знакомы? Судя по её следующей фразе.
— Знаешь, я не привыкла бегать за парнями, но…
— Так и не бегай, — завеса, какой скучающий и брезгливый у него тон!
Таким я Хайме-Андреса не знала. Вальяжным, отстраненным и каким-то… злым?
Может наши отношения и не были завязаны исключительно на эмоциях, но… Нам было хорошо вместе. Он всегда был весел, спокоен, нежен и сдержан. Он искренне нравился мне, если не больше, и потому я отнеслась к его поступку — и поступку его родителей — несмотря на всю «правильность» с точки зрения аристократии как к предательству.
А сейчас у меня вознико ощущение, что меня предают второй раз.
Даже не потому, что сцена становится все более двусмысленной. А потому что мои воспоминания о нем как-будто больше ничего не значили. Знала ли я этого парня?
— Ты все еще…думаешь о ней?
Мой бывший жених подался вперед. И теперь я видела гордый профиль и искривленные губы. И даже отсюда чувствовала волну раздражения. А Луиса продолжала заламывать руки:
— Заставил всех не лезть к ней, ограждаешь от чего-то. Она никто уже… А я — я рядом. И я помогу забыть о ней.
— Да? — и уже плохо скрываемое его бешенство.
Сердце заколотилось как сумасшедшее.
Так вот почему меня не задирали в первые дни, будто забыв о моем существовании. Завеса, наверное мне следовало быть благодарной, но…
Следующая фраза блондиночки уничтожила любую благодарность:
— Да-а. Я могу многое. Многое! Не то что эта Снежная Королева. Она и в постели была так холодна? Ведь не зря ты регулярно наведывался в дом развле…
— Заткнись.
А меня тряхнуло.
Впрочем, от следующей сцены затрясло еще больше.
Потому что Андре с глумливой ухмылкой дернул блондиночку на себя, а потом надавил ладонями на плечи, заставляя опуститься перед ним на колени. И приказал, расстегивая штаны:
— Ну, давай, показывай, что ты там умеешь.
Я отступила.
Дальше мне не было необходимости видеть… я не была настолько наивна.
Сделала пару шагов назад, тихонько прикрыв дверь и…согнулась пополам, чувствуя подступившую к горлу кислоту и глубокое отвращение ко всему, что я сейчас увидела и узнала.
Дело ведь было не в том, что я не знакома с этой стороной жизни или считала её чем-то отвратительным. Выбор был за каждым. Среди аристократии не считалось обязательным выходить замуж невинными или кичиться этим — впрочем, как и собственным опытом.
И мама в достаточной степени обсудила со мной… все интимные моменты, а также вовремя подсунула мне несколько книг. Да и сама я не раз становилась свидетельницей. Нет, не в том смысле, что присутствовала вот так… как сегодня. Но хватало и обсуждений, и намеков, и отголосков.
