Проблема была в другом.
Когда я поняла, что не готова — еще не созрела пройти по этому откровенному пути — и призналась в этом Андре, то была благодарная за его понимание. За то, что он меня поддержал и не пытался заставить тем или иным способом. Да, порой я ловила его взгляды, полные желания, порой и сама чувствовала… легкое восторженное возбуждение от его поцелуев, но мне казалось, он спокойно воспринимает отсутствие интимной стороны нашей жизни. И тоже наслаждается неким предвкушением.
Ага. Еще бы не спокойно воспринимал. Ему вполне хватало домов увеселений.
Я разогнулась так резко, что закружилась голова. Пошла, пошатываясь, вперед. И ввалилась в ближайшую туалетную комнату, где долго стояла, опустив руки в ледяную воду.
В зеркале отразилась бледная, чуть растрепанная девушка со впалыми щеками и потускневшими глазами… Это я?
Вот то, что я вижу? И видела ли я что-то до этого… правильно, а не через зеркало?
На что я на самом деле смотрела все эти годы — на реальность, в которой у меня была семья, верная королевству и его идеалам, друзья, жених, всеобщая любовь? Или на отражение, жившее всего лишь у меня в голове?
Вот уж и правда… Академия Иллюзий.
В которой мое зеркало, наконец, разбилось, изрезав душу на лоскуты…
Изнутри поднималось темное. Жаркое. Злое.
Жаждущее действий.
Жаждущее подогнать себя под новую реальность… В которой моя соперница сейчас ласкает моего бывшего жениха. В которой бывший жених изменял мне — и об этом знали все, кроме меня. В которой мои родители — в тюрьме, я — в самой неудобной комнате со злыми поющими трубами, а возможность учиться мне дал тот, кого я так старательно презирала и игнорировала предыдущий год…
Так может он даст и еще кое-что?
Например, свободу от прошлых решений?
И быстро двинулась по коридорам, сворачивая, если слышала чьи-то голоса.
Было уже темно, и я скользнула по краю площади незамеченной. А потом спокойно зашла в боковой вход мужского общежития — похоже, допуск, настроенный благодаря Хайме, все еще действовал…
Тем лучше.
Мне повезло — я никого не встретила на лестницах. И даже если бы встретила, не смутилась.
Решительно постучала в дверь Вальдерея — о да, я знала, где он живет, не зря ведь неоднократно бывала в этом здании…по совершенно невинным поводам — и только потом подумала, что он может быть не один.
Или его вовсе может не быть в комнате…
Но дверь распахнулась.
И никакого движения позади я не заметила.
Несколько секунд я смотрела на удивленного парня, оценивающе глядя на его — ну конечно — взлохмаченные волосы, выпростанную белую рубашку и домашние брюки…
— Эва, что…
Но я уже впихнула его внутрь.
И одним движением захлопнула за собой дверь.
А потом поднялась на цыпочки, обвила руками шею и впилась в его губы злым и обиженным поцелуем.
Его плечи стали каменными. А губы… зачерствели и плотно сжались.
Я разозлилась еще сильнее, укусила его, вынуждая рыкнуть, и скользнула в горячий полуоткрывшийся рот языком.
Больше инициативу проявлять мне не дали…
На меня будто налетел шторм. Смял мои губы, как сминает рыбацкую лодчонку огромная волна, разметал по свету остатки самообладания, швырнул в самую темную глубину, из которой уже поднималось разрушительное нечто.
Все мои запреты и опасения лопнули, как сеть для огненных граней, потому что он оказался так близко… Запредельно близко.
Опасно. Жгуче.
Но шторм отступил так же быстро, как и начался. Меня отстранили, отодвинули.
Ничего, это временно.
Вальдерей шумно дышал и смотрел потемневшими, совершенно сумасшедшими глазами.
— Какой… завесы ты творишь? — его голос сорвался, а я…
Встала так, чтобы ему было меня хорошо видно и первым делом молча сбросила плащ.
12
Даниель
Я смотрю на спящую Эву-Каталину и пытаюсь понять, как давно превратился в идиота?
Она лежит на боку, свернувшись в клубочек под покрывалом, и чуть хмурится во сне. Светлые волосы разметались по подушке, на щеках появился румянец, заметный даже в свете свечей, а из полуоткрытых губ — теперь я знал, насколько сладких — вырывается тихое дыхание.
И вот если бы я не был идиотом… то она лежала бы сейчас совершенно голая!
Хмыкнул и откинулся на спинку кресла.
Вина больше не хотелось. Читать — чем, собственно, я и занимался до её прихода — тоже.
Хотелось подмять под себя её тело, накрыть собой, снова впиться в губы и получить, наконец, то, что я должен был получить еще год назад.
Мой мозг подсказал мне в самых порочных и смачных подробностях, как это могло бы быть, но я лишь вздохнул.
Я знал, что это было бы… горячо. Пусть даже всего на раз, на два — но крышесносяще. Потому что в паху тяжелело от одного взгляда на нее, потому что от её поцелуев — всего лишь поцелуев! — меня вело так, как не вело от самых порочных ласк других девок. Потому что когда она скинула плащ и принялась расстегивать свое ученическое платье я полминуты, наверное, не мог ни сдвинуться с места, ни сделать что-либо. Только пожирал глазами обнажавшиеся сантиметр за сантиметром кусочки голой кожи, бешено бьющуюся жилку возле ключицы, которую мне захотелось облизать, ложбинку между грудей…
Я все еще помнил её пухлые, мягкие губы; сбитое дыхание; цепляющиеся за меня пальцы; льнущее горячее и гибкое тело…
Было от чего зайти за грани.
Разум говорил мне, что я все сделал правильно, внутри взрывались самые разнообразные эмоции, но телу было плевать… Тело хотело взять то, что ему пообещали… И от чего я отказался. Хотя мог бы воспользоваться её состоянием… и ей бы понравилось!
Но не стал.
Не потому, что настолько уж благороден… никто не заблуждался на этот счет, даже я сам.
И не потому, что беспокоился за её дальнейшее душевное равновесие и состояние. Или за то, как мы потом будем с ней общаться — когда она возненавидит меня.
Разобрался бы и с этим.
А потому, что она пришла не ко мне. Не ради меня.
Уж не знаю, что произошло у нее сегодня, что обычно неприступная Снежная Королева выглядела так, будто вживую увидела тварь завесы и решила дорого продать свою жизнь, и, одновременно, получить от этой жизни все. Перед геройской смертью.
Почему-то у меня возникли такие ассоциации.
Её горящий взгляд, искры, которые отскакивали от её кожи — далеко не фигурально — волна, которую она сумела поднять внутри нас обоих.
Это все было прекрасно.
Если бы имело ко мне хоть какое-то отношение.
А я слишком уважал себя, чтобы становиться всего лишь инструментом. И при всех своих недостатках никогда не был вором. Не брал то, что мне не принадлежит.
— Ты еще попросишь, — пообещал я шепотом то ли ей, то ли самому себе. — А может и потребуешь, как ты умеешь. Но именно у меня.
Когда-нибудь.
А сегодня…
Пришлось останавливать её едва ли не силой. Перехватывать трясущиеся руки. Прижимать колотящие меня по груди кулачки. Переживать бурю… другую бурю.
Наверное, срыв был неизбежен. Удивительно, что она так долго продержалась. И удивительно, что меня совсем не взбесила эта истерика и всхлипы.
Я заставил её выпить подогретого вина. А пока ходил к кладовому шкафу, где у меня всегда хранилась закуска, Эву — Каталину попросту вырубило. И теперь она сопела у меня на кровати, а я… А что я? Мысленно пожал плечами.
Кровать у меня одна.
Опустил шторы, разделся, скользнул под покрывало и, стараясь не думать о девушке рядом и не тянуться к ней, тоже уснул. Чтобы проснуться от возмущенного писка и возни под боком.
— Ты не могла бы потише? — я подгреб забившееся в руках женское тело и только потом до меня дошло, кто там. Со вздохом отпустил и перевернулся на спину, потягиваясь и зевая.
Эва сидела на кровати, прижавшись к её спинке, совершенно ошалевшая, а в её широко распахнутых глазах плескался ужас пополам с шоком.
Но она быстро пришла в себя. Оглядела мельком свое помятое платье, меня, комнату, вспомнила, похоже, все подробности вчерашнего и мило покраснела.
