Трубецкой в этот момент дошел до журнального столика. Замер, прежде чем развернуться.
Себя он контролировал безупречно, но я прекрасно чувствовала, каких усилий это требовало. Не знаю уж, что его так взбесило, но ощущение готового все спалить огня было явственным.
— … а я вывернулась, — ничего не заметив, продолжила Яна, — и как ударила огненным шаром. Тут еще один откуда-то прибежал. Обхватил меня сзади. Ну, думаю, все, попалась. А тут Сергей…
— Я ее обычно ждал у машины, а тут смотрю, минивен к самым воротам подъехал. Из него вышли трое и сразу во двор лицея. Ну, я и…
— Что со спиной? — нашел Трубецкой-старший новый объект для «изучения». Взглядом только что насквозь не просверлил. А так буровил, буровил…
— Нормально, — Сергей почти скопировал с Яны движение плеч.
— Действительно нормально, — подал голос Данила Евгеньевич. — Думаю, что месяца через два можно будет оформлять полный допуск.
Трубецкой-старший качнулся с пятки на носок и обратно, бросил на меня нечитаемый взгляд.
И ведь не боялась я его больше, но предпочла прикрыться Юлей.
На всякий случай.
— Ну, хоть что-то хорошее, — отведя от меня взгляд, все тем же обезличенным тоном произнес князь. — Номер машины записал?
— Обижаете, ваше превосходительство, — по-видимому, посчитав, что самое страшное уже позади, слегка повеселел Сергей. — Да я и без нее вам скажу, чьих рук дело. Одного сразу узнал, да и второго видел.
— Ну и чьих же? — вновь качнулся вперед-назад Трубецкой. Потом заложил руки за спину.
— Служба безопасности рода Ушаковых, — опередил Сергея следак. — Уж очень ему нужны были подробности. Глава настаивал на частичном раскрытии информации, но вы же…
— И зная это, ты не поставил меня в известность? — мягенько так, едва ли ни мурлыкая, поинтересовался Трубецкой.
Не знаю, как остальным, но лично мне Варланова стало жалко. Да, он прокосячил и серьезно, но…
Впрочем, нам оставалось только радоваться, что все закончилось так, а не иначе.
Да и закончилось ли?!
Некоторые, чтобы добраться до истины, сметали перед собой любые препятствия.
* * *
В поместье Ушаковых Трубецкой приехал ближе к одиннадцати. Не утра — практически ночи.
Он и хотел бы пораньше, но пока разобрался со всеми обстоятельствами, пока доложился императору, державшему дело о маньяках на особом контроле — такой удар по репутации соответствующих служб империи, пока определились с позицией…
Князь его ждал, прекрасно понимая, что в некоторых ситуациях становится не до соблюдения правил приличия. Не говоря уже про гонор.
— Ну, здравствуй, Борис Сергеевич, — входя в малую гостиную, где дожидался его Ушаков, первым поздоровался Трубецкой.
Конкуренция — конкуренцией, но это там, где речь шла о бизнесе. Сейчас же говорить собирались о государственных интересах, а это был совершенно иной уровень.
— Здрав будь, Трофим Иванович, — отложив газету, которую читал, довольно тяжело поднялся с дивана глава рода.
Не кичясь тем, что по возрасту значительно старше, да и род на пару сотен лет древнее, пошел навстречу. Протянул руку.
— Неправильно это, когда встречаемся только по таким поводам, — нарочито вздохнул, когда закончили с приветствиями. Указав на одно из двух кресел у невысокого столика, дождался, когда Трубецкой устроится. — Выпьешь или сразу начнешь с дерьмом смешивать?
— Ты не передергивай, Борис Сергеевич, — хмыкнул Трубецкой.
Это у Соболева он мог «гневаться», демонстрируя свою готовность беречь и защищать, здесь же играли по иным правилам.
— Сразу уж… не передергивай… — ворчливо протянул старший Ушаков. Отошел к бару. Подняв крышку, окинул взглядом ровно стоявшие бутылки и графины. — Коньяк? Бренди? Наливочку?
Про любовь русского люда к наливочке, да еще и собственноручно изготовленной, Трубецкой думал уже не раз. Последний, когда с князем Мещерским размышляли о будущем детишек.
Тогда можно было и наливочку. Как раз шла в тему. Сейчас же хотелось чего-нибудь пожестче. Что бы так же грубо и откровенно, как сложившаяся ситуация.
— А если по водочке? — произнес он, словами опередив собственные мысли.
— Можно и по водочке, — не стал спорить с ним Ушаков. Прихватив бутылку беленькой и рюмашки, перенес на столик. — От закусочки не откажешься? — разлил он по первой.
— Как в прошлый раз? — напомнил Трубецкой о последней их встрече.
Было это года два назад, на охоте…
Охоту Трубецкой не любил — и не сказать, что жалел зверье, просто на войне настрелялся не на одну жизнь вперед. Но мясом того же кабанчика не брезговал. Под ту самую водочку.
Тогда пересеклись большой компанией. Охоту организовывал цесаревич Дмитрий Владимирович, что обуславливало высокий статус присутствовавших.
Впрочем, старших князей было немного — с десяток наиболее приближенных к трону, большинство же родов представляли как раз княжичи — наследники. Вот этих собралось за три десятка.
Будущая опора…
Перепились все практически до полного бесчувствия. Но это не просто так, а стараниями старшего поколения, решившего проверить молодежь на прочность. А то, что большинству из этой… молодежи уже к сорока или за сорок…
— Сало на черном хлебушке? — лишь теперь посмотрел на него Ушаков. С ухмылкой. Мол, помню, помню…
Помнить было что. До мордобоя не дошло, но остановил не здравый смысл, а присутствие цесаревича. Сдержались в последний момент. Решили, что разногласия не стоят того, чтобы потерять лицо.
А разногласия между ними были. Сколько Трубецкой себя помнил, все что-то не могли поделить.
— С грибочками и селедочкой.
— Будет тебе закусочка, — расплылся в довольной улыбке Ушаков, тут же рявкнув: — Еремей!
— Да здесь я, — просунул голову в приоткрывшуюся дверь старый слуга Ушаковых.
Зыркнул на Трубецкого, на столик с бутылкой беленькой и… исчез.
— Сейчас все подготовит, — заверил его Ушаков. — Он, конечно, уже стар, но что к чему еще соображает. Ну а мы пока… — протянул он Трубецкому до краев наполненную рюмашку.
Выпили молча. Подышали.
Князь Мещерский в свои годы был крепок. Но он и раньше отличался мощью. А вот Ушаков всегда выглядел поджарым. Сейчас же эта поджарость воспринималась худобой.
Думать о том, что сдает старик-Ушаков, Трубецкому не хотелось. Хоть и бывали у них стычки по делу и без, но к главе рода Трофим Иванович относился с уважением. Как и к любому, кто и прошлое помнил, и в будущее смотрел. Ну и за честь рода стоял горой, не позволяя ни себе, ни другим обесценивать заработанное предками.
— За сына я отвечу, — неожиданно произнес Ушаков.
Забрав у Трубецкого рюмку, наполнил вновь. Поставил.
— Его это была разработка. До последнего не верил, что вместо лекарства, способного поддерживать разум стариков, получил такую отраву. А как поверил, как тень самого себя стал. К делам не придраться — все в срок, но взгляд пустой. Жена его грозилась любовника завести, если не вспомнит, что супруги встречаются не только на ужине. А потом, когда не помогло, уехала в калужское поместье. Да и осталась, фактически его бросив. Тонька заставила очнуться, но поздно. Вот и рвет его. Сам не осознает, что творит.
Трубецкой хотел сказать, что понимать — понимает, но старшего сына Бориса это не оправдывает, но был вынужден промолчать. Вернувшийся Еремей осторожно сгрузил заставленный тарелочками и плошками поднос на столик. И, не получив новых распоряжений, тихо вышел из кабинета.
А Ушаков продолжал стоять.
Скорбное изваяние…
Четверо сыновей и дочь у него было. Дочь умерла в трехлетнем возрасте — не уследили няньки, вывалилась из окна детской, да насадилась на ограждение небольшой клумбы, находившейся под ним. Двое сыновей, которые старшие, погибли во время персидского конфликта. Ни жен, ни детей. А из оставшихся двоих, Борис — химик-фанатик, с намеком на гениальность. А Иван…
Иван был силен по дару, да и разумом холоден, но на шесть лет младше своего брата. Решить вопрос по наследованию, конечно, можно было бы и иначе, но…
