готова колотить кулаками стены. От обиды, от злости, от непонимания. Двор Трансфигурации пуст, накрапывающий с самого утра дождь разогнал учеников по гостиным и читальным залам, только Оминис одиноко ждет её под деревом. Элис настолько рада ему, что половина гнева испаряется в тот же миг. Из-за навалившейся учебы, докладов для Шарпа и звездных карт по Астрономии — все, что пришлось пропустить на «слепой» неделе, — они с Оминисом почти не видились.
— Рыжая карга! Лучше бы Трансфигурации учила, а не морали! — ворчит Элис вслух, подходя к нему.
— Что случилось?
— Случились мы. И поэтому миссис Уизли считает, что имеет полное право отчитывать меня под предлогом дополнительных занятий. Третий раз за неделю. Еще и в субботу.
— И что говорит? — Оминис улыбается так спокойно, что Элис уже и самой начинает казаться, что ситуация того не стоит.
— Что-то о дурном влиянии на младшие курсы. О приличиях. Еще о чем-то. Думаешь, я слушаю? Я иду туда в надежде чему-нибудь научиться, а не узнать её несомненно важное мнение о нас с тобой.
Поступок Оминиса произвел настоящий фурор в школе. И если до этого все просто шептались, то теперь заговорили громко и не стесняясь, совершенно забыв про дуэль и её поражение Себастьяну. Все так рьяно обсуждали их роман, что, похоже, профессор Уизли просто не смогла остаться в стороне, будто они с Оминисом только и делали, что обнимались в общественных местах. С того дня прошла уже неделя, и Оминис ни разу не коснулся ее прилюдно, что абсолютно устраивало Элис. Все, что между ними, должно там и остаться.
— Хочешь, я поговорю о ней с отцом?
— Глупости, Оминис. Ты не будешь беспокоится обо всякой ерунде. Я тоже не буду, — не хватало еще, чтобы он обращался за помощью из-за этого.
— Если бы это была глупость, ты бы не переживала так.
Он прав, но дело вовсе не в нотациях Уизли, а в том, что упражнения из-за которых Элис вынуждена терпеть её колкие замечания, совсем не помогают развиваться. Учебная программа с кучей бесполезных заклинаний о том, как превратить книгу в кошку, подушку в ежа и наоборот, не подходит. То, что она хочет создать, не имеет ни заклинаний, ни формул, ни четкого представления. Древняя магия слишком редка и не изучена, и, похоже, никто кроме Рэкхема, чей портрет давно завалило в зале картографии, не может помочь Элис овладеть её основами. В том числе и профессор Уизли, тщетно разводящая каждый раз руками при неудачных попытках связать древнее волшебство с искусством преобразовывать предметы. И сколько бы Элис ни пыталась сотворить нужную форму, ничего не выходит.
— Не думай об этом, — пока во дворе ни души, Элис касается ладони Оминиса. — Этот день должен был принадлежать только тебе.
С каким же нетерпением она ждала его, теряясь в догадках, что именно он хочет показать ей. И если бы не профессор Уизли с её несвоевременными наставлениями, то они с Оминисом уже давно бы ушли из школы.
— Ну теперь-то он точно мой, — улыбка Оминиса снова заставляет забыть обо всем. — Пойдем.
Они проходят по почти пустому Хогвартсу — большая часть студентов либо в Хогсмиде, либо в месте куда более уютном, чем залитые тусклым осенним светом холлы. Пламя от жаровен тревожно колышется от сквозняков, пока усилившийся дождь бьет в окна.
— Мне жаль, что Уизли меня задержала, мы могли бы успеть до ливня, — снаружи холодные капли стекают по мантии, просачиваются сквозь ткань.
— Не извиняйся. Все так, как должно быть. Ты скоро сама поймешь, почему.
Любопытство и без того мучает Элис, но Оминис не выдает своих тайн. Колдует небольшой купол, чтобы они не вымокли до нитки, ведет её через главные ворота и несколько мостов за ними. Они доходят до развилки, увешанной предупредительными знаками, и Элис начинает догадываться.
— Мы идем в Запретный лес? Не знала, что ты там был.
— На первом курсе, когда тетя Ноктуа изучала скрипторий, она водила меня сюда. Да и сам я иногда бываю здесь, когда хочу побыть один или просто подумать. В этом году это впервые.
Оминис останавливает её и, нащупав запястье, надевает тонкий браслет из мутно-зеленых самоцветов, на нём самом такой же.
— Что это? — гладкие камни приятно холодят руку.
— Оберег. Поможет не привлекать лишнего внимания со стороны зверей. Не будем тревожить лесную живность, постараемся не колдовать, и тогда даже кентавры не смогут нас обнаружить. И еще кое-что, надеюсь, ты не будешь против, — Оминис достает темный платок для тренировок.
— Хочешь завязать мне глаза? — удивляется Элис.
— Место, куда я тебя веду, совершенно особенное и много для меня значит. Ты показала мне свой мир, а я хочу, чтобы ты почувствовала мой. «Увидела» его как я. Без… зрительных образов.
И она позволяет ему повязать ткань, взять свою ладонь и вести за собой. Запретный лес — небезопасное место, но она не страшится угодить в дьявольские силки или наткнуться на акромантула, с ней Оминис — тот, кто никогда не захочет подвергнуть её опасности. Тот, кому она действительно доверяет.
В лесу как всегда беспокойно и пахнет преходящей жизнью: поздней осенью с её прелостью листьев и мокрыми подгнивающими корнями, грибами и старыми трухлявыми деревьями. Изогнутые ветви иногда цепляются за ноги, но Оминис проводит сквозь них уверенно, и Элис не боится оступиться — знает, что он удержит.
Элис понимает, что они близко, когда сквозь опасную тишину Запретного леса пробивается звук воды — она бьется о камни, перепрыгивает их, уносит с собой. На смену густому запаху разложения приходит другой: чистый, смолистый, темно-зеленый. Хрустят под ногами опавшие сосновые иглы, и дождь, что почти перестал тревожить их под плотно сомкнутыми ветвями, вдруг пробивается вновь, стекает каплями по волосам, забирается под одежду. Влажный воздух ласкает кожу, берет за руку, ведет за собой сквозь высокую — выше щиколотки — траву. И когда по ногам скользят чешуей змеи, Элис замирает, не в состоянии вдохнуть целиком это место, надышаться им.
— Оминис, здесь… пахнет тобой.
— Я запечатал этот аромат во флакон и отдал парфюмеру.
— Тебе подходит.
Это место и впрямь особенное — посреди мертвого леса, где каждая тварь пытается загрызть кого-то — будто кусочек иного бытия. Жизнь здесь другая, стремительная, текущая: студеная вода омывает камни, дрожат иглы от прикосновений дождя. И стойкие запахи — хвои, терпкого мха, сладковатой смолы — не дают пробиться вездесущему смраду Запретного леса. Не застывший в спокойствии и безвременье промежуток, а пристанище непреодолимой энергии, вечной борьбы за
