Пушкина. Я ездил за ним в город, и по дороге встретил шебутной народец. Надеюсь, они украсят твое торжество, развеселят тебя песнями и плясками.
– Благодарю, Павлуша, - я трижды наперекрест поцеловал колючие от бакенбардов щеки друга и усадил его на почетное место рядом с собой.
Праздник начался. Высoкие статные цыгане заиграли веселую мелодию. Грациозные цыганки пустились в пляс, размахивая веерами и платками, шелестя разноцветными многоцветными юбками. Самая красивая цыганка танцевала в кругу. Она высовывала из-под юбки то одну, то другую точеную ножку и манила плавными движениями белых рук.
Я не отводил счастливого взгляда от темноглазой красотки. Заметив мое пристальное внимание, она вытянула меня в круг под аплодисменты гостей.
– Назови свое имя, ангел, – взволнованно прошептал я.
Кружась с прекрасной незнакомкой в шальном танце, я забыл о назначенной на июль свадьбе с Любонькой и не замечал сердитого взгляда невесты.
– Людмила, - цыганка кокетливо поправила шелковый цветок в каштановых волосах. - Увы. Я отнюдь не ангел, дорогой барин. Мне милее тьма, нежели свет.
– Будь ты хоть демоном! Я за тобой в самое пекло пойду! Опущусь на дно ада. Позволь мне стать твоим Русланом, прекрасная Людмила, – я покрыл грудь и шею девушки страстными поцелуями и, опустившись на колени, поймал ногу, чтобы поцеловать и ее.
– Сладки, барин, твои речи. Любы они мне. Да хмель в тебе играет. Не от сердца говоришь.
– От сердца!.. От благородного сердца, пронзенного амуровой стрелой. Желаю я, чтоб и твое сердечко пронзила та стрела.
– Типун тебе на язык, барин, – цыганка шлепнула меня по губам тряпичным веером. - Неровен час, накаркаешь нам осиновых стрел... Эй, Фома! – она окликнула гитариста. – Не ведаешь, в каком краю амуровое дерево растет? Не губительно ли оно для нас?
Парень недоуменно тряхнул медно–каштановыми кудрями.
– Вели пир начинать, атаманша, – странно утяжеляя слова, произнес угрюмый верзила с бубном. - Мы умаялись ждать.
Меня напугал злобный прищур его мелких раскосых глаз. Я повис на плече Людмилы.
Верзила наклонился ко мне, но его тут же оттолкнула сильная рука Фомы.
— Не зарься на чужой кус, Ахтымбан, – сдержанно процедил Фома. - Со мной поделишься, Лютик? – он ласково обратился к Людмиле, - Полно нам скоморошиться. Барчонка тешить. Пора и повечерять.
– Тихон с нами пойдет, - Людмила прижала меня к груди, – будет одним из нас.
– Не бывать тому, – отрезал Фома. – Я не попущу самодурства.
— Негоже нарушать заветы, атаманша, – подхватил Αхтымбан. – Беду накличешь.
– Вы мне не указ, - сухо возразила Людмила. Она приподняла мою голову и взволнованно шепнула. - Плюнь на моих невежд. Чуют они в тебе великую силу. Будешь ты над ними атаманом, - она склонилась к моей шее. – Скажи мне, родненький, согласен ли ты променять вольготную жизнь на бродячее скитание ради нашей любви? Хочешь примкнуть к табору?
– Хочу, любимая, – пробормотал я. - На край света с тобой уйду. Все брошу.
– Поклянешься ли, барин, любить меня вечно, до самого конца времен?
– Клянусь, - я чмокнул холодную ладонь Людмилы. – Клянусь любить тебя вечно.
– И я тебе клянусь, - цыганка ударила меня по щекам, пробуждая от пьяной дремоты. – Гляди на нас. Перенимай наши повадки. Они пригoдятся тебе, – она шире раскрыла рот, показывая выросшие клыки, и вонзила их в мою шею.
***
Я потерял сознание от боли. В чувство меня привел новый ее виток, расползающийся от горла по всему телу.
Тут я вспомнил и сказки Никитичны,и предупреждение полковника императорской канцелярии, и страшный сон. Вспомнил и о том, что в старину наше имение считалось заколдованным местом. Деревенские бабы и мужики издавна с увлечением рассказывали страшные байки о нападениях упырей и встречах с русалками, не считая их чистой выдумкой.
Людмила извлекла зубы из моей шеи и потащила меня за руки к столу. Я не мог пошевелиться. Глаза не закрывались. Неподвижным трезвым взором я смотрел на разыгравшуюся в столовой трагедию. Я видел дрожь раскинутых рук матери, в шею которой впился Ахтымбан; видел, как светловолосая вампирша бешеной собакой вгрызалась в грудь отца; видел, как пара вампиров: грязно-русый мужчина и женщина с короткими черными кудряшками, пожирали старших Тузиных. Ужасные предсмертные крики пробирали до костей мое скованное болью тело.
– Оставь барышню мне, Фома, – спокойно распорядилась Людмила, усаживая меня на стул.
Она связала мои руки толстой льняной бечевкой, потом, болезненно морщась, прокусила запястье правой руки и направила струйку хлынувшей из вены крови в мой приоткрытый рот. Я не пытался выплюнуть просочившуюся в желудок соленую жидкость. Я временно потерял власть над потребовавшим крови телом. Контроль над разумом вернулся после того, как Людмила вырвала руку из моих зубов.
– Мертвая хватка. Погляди, - атаманша посмотрела налево.
Вампирская кровь вернула мне способность двигаться. Я повернулся и увидел Фому. Он приподнялся от лежащего на столе бездыханного Павла.
– Пустое дело, – Фома насмешливо улыбнулся. – Образумься, Лютик. Не по плечу нам такое поприще – барчонка пестовать. Давай его съедим.
“Ешьте меня! Грызите! Лучше вы меня съедите, чем я уподоблюсь вам”, - рвалось из моей несчастной души.
– Не замай! – Людмила угрожающе приподняла губу. – Дай ему срок до зимы. Коли Тихон не сделается путным добытчиком, мы вместе съедим его.
Φома не ответил. Его отвлекли прибеҗавшие на шум люди – Никитична и Ерофей. Летящим прыжком Фома пересек столовую и повалил кучера на паркет. Ахтымбан прыгнул с другой стороны от камина и приземлился на четвереньки рядом с ним. Фома яростно оскалился.
Ахтымбан тряхнул косичками черных волос,издал хриплое рявканье и огрызнулся. Секунду помедлив, он раздумал сражаться за намеченную добычу и
