Пока я раздумывала над сказанным, Конрад был обеспокоен другими вопросами.
— Рик, а я тоже попал под арест?
— Ты? С какой радости? Ты волен идти куда тебе хочется. Только… Горан сказал, что ты прошляпил кризис в школе и он готов отказаться от твоих услуг. Берти это, кажется, понравилось. Но что бы ни случилось, я на твоей стороне, дружище, так что только скажи, что надо делать…
Конрад отодвинул чашку и встал:
— Рик, ты можешь оказать мне огромную услугу? Как маг магу?
Ректор, не понимая в чем дело, тоже вскочил и ответил испуганно:
— Все, что в моих силах, Кон, все, что в моих силах!
Как будто не знает: Конрад никогда не попросит ничего, что друг не смог бы сделать, или что было бы для него опасно. Интересно, что пришло в голову моему мужчине?
Конрад на мгновение замялся, а затем сказал то, от чего я чуть со стула не упала:
— Рик, ты сейчас, не выходя и ни с кем не советуясь, проведешь для нас с Мартой обряд "Разделения жизни"!
Ой! Выходит, я срочно выхожу замуж. Потом. Для родных мы сходим в храм доброй Матери и устроим застолье, но по — настоящему мой брак будет заключен здесь и сейчас. Не знаю, зачем такая спешка, но по виду Конрада ясно: это не прихоть, а необходимость.
Конечно, я хотела, чтобы все было иначе, но раз уж так вышло… Упираться глупо. Так что когда Рик спросил меня, согласна ли я и готова ли, я отбросила все сомнения и страхи и произнесла "Да" уверенным и спокойным голосом.
Рихард пожал плечами, и согласился выполнить просьбу друга, добавив на всякий случай:
— Под твою ответственность.
Конрад обнял меня за плечи, чмокнул в лоб и подтолкнул к двери в спальню:
— Иди надень свое самое нарядное платье и выходи. А мы сейчас все подготовим.
Самым нарядным до сих пор оставалось то сиреневое платье с юбкой, похожей на кисти глицинии. Я его надела, кое‑как зашнуровалась и посмотрела в зеркало. С моей новой прической это выглядело не роскошно, но мило и забавно. Конечно, Леокадия была в сто раз красивее и элегантнее меня, но она мертвая, а я живая. Пусть не роскошная красавица, а занудная училка математики. Если Конрада устраивает такая жена, это его дело. Я просто собираюсь быть счастливой, вот и все.
Расправив по возможности пальцами собственные кудри, я вышла обратно в гостиную, где мужчины заканчивали свои приготовления.
На столе лежали серебряные кубок и блюдо, маленький изящный фиал из цельного куска горного хрусталя, наполненный чем‑то синим, каменный нож, крошечная жаровня и еще какая‑то незнакомая мне ерунда из арсенала магии.
Рихард постелил на пол мою скатерть и велел нам встать на колени. Затем непривычным голосом спросил, добровольно или нет мы сюда пришли. Получив подтверждение, он положил на жаровню какую‑то гадость, которая тут же вспыхнула и погасла, а по комнате стал расплываться сладковатый, дурманящий дым.
Следующим номером он с большим трудом связал пряди наших волос прямо на головах. Для этого нам с Коном пришлось уткнуться друг другу в макушку. Затем Рик одни движением ножа срезал связанные пряди и спалил их на жаровне. Завоняло еще паленым волосом.
В кубок он налил красного вина, добавил синей жижи из фиала и велел каждому протянуть левую руку: от сердца. Надрезал запястья и нацедил по наперстку кровушки прямо в вино, размешал и велел выпить, после чего завел длинную, нудную песню на непонятном языке.
Кон нашел в себе силы пояснить: это заклинание, которое нас соединяет. Осталось совсем немного и нас будет не разлучить.
Он оказался прав. Вскоре Рихард закончил свое пение, расстегнул на Конраде рубашку и со всей дури полоснул его ножом по груди. Я чуть не завопила от ужаса, но, оказывается, он рассек только кожу, да и то поверхностно. Я уже обрадовалась, что самое жуткое произошло, больше ничего плохого не будет, и зря. Рик велел мне языком зализать рану, и при этом непременно проглотить всю кровь, которая попадет на язык! Сказки про вампиров какие‑то.
Но спорить было уже поздно, пришлось повиноваться, тем более что на лице у Конрада вместо гримасы боли было написано блаженство. Ну, если ему любо, то и мне должно быть мило. Я снищу вверх стала аккуратнейшим образом зализывать рану и о чудо! она прямо под языком исчезала, оставляя здоровую кожу.
В тот момент когда я готовилась покончить с Конрадовы ранением, в коридоре вдруг закричали:
— Остановите их! Остановите!
Кого остановить? Нас? Глупости какие! Я лизнула рану в последний раз и тут меня пронзила такая боль, что ни охнуть, ни вздохнуть. Казалось, сердце в груди останавливается, не выдержав пытки. Я глухо застонала и бессмысленным кулем сползла на пол прямо перед моим новоявленным мужем.
* * *
Что там было дальше, помню плохо. Это был не полноценный обморок, какие‑то звуки до меня долетали и я соображала, где нахожусь, но перед глазами стояла пелена, как будто их занавесили рогожей. Было трудно дышать, и все силы я полагала на то, чтобы проталкивать воздух из легких наружу, а затем втягивать новую порцию. От этого в ушах шумело и все, что я слышала, казалось, доносится сквозь толстую подушку. Одни невнятные вопли.
Наконец дыхание восстановилось, пелена перед глазами стала редеть, слух вернулся и я услышала:
— Что ты наделал? Она могла умереть!
Я не поняла, чей это голос, но кого‑то знакомого. Ответил ему Рик, причем на редкость бесшабашным тоном:
— Ну, не умерла же. Посмотри, она приходит в себя. Все будет нормально.
Я на всякий случай закрыла, а затем открыла глаза. Теперь все было нормально видно и можно сориентироваться. Я лежала на родном диванчике, рядом на коленях стоял Конрад и глядел на меня с болью и тоской, а у стола столпилась куча народа. Все они смотрели не на меня, а на Рихарда, который стоял посередине гостиной с видом незаслуженно оскорбленного в лучших чувствах.
Среди тех, кого не было в комнате до начала обряда, я увидела Асти, Вольфи, пятерых преподавателей — мужчин, Славена, Зорко, Васила с женой, четырех солдат и господина Грегорича.
Кажется, я все поняла. Насчет умереть кричал Громмель и он же требовал остановиться перед тем, как мне стало плохо. Или не он? Тогда кто? Грегорич?
Ой, не о том я думаю. Пусть скажут: обряд завершен или нет?
Я пару раз хлопнула глазками, чем привлекла всеобщее внимание. Первым отреагировал Конрад:
— Марта, ты как? Ты жива?
— Как видишь, — пролепетала я чуть слышно.
Блин, губы пересохли, во рту тоже великая сушь, язык как бревно, говорить трудно и неприятно. Но надо.
— Кон, а обряд… он завершен?
